Чечня сегодня: «Все выглядит нормально, а по ночам исчезают люди»

Версия для печати

Книга-репортаж американского журналиста и писателя Джонатана Литтелла «Чечня. Год третий» вышла на днях в московском издательстве Ad Marginem. Издание Slon, опубликовало 10 отрывков из книги Литтелла.

Впервые Литтелл оказался в Чечне во время второй чеченской войны в качестве сотрудника Amnesty International. В мае 2009 года он отправился в Чечню снова, чтобы встретиться со старыми знакомыми, проинтервьюировать официальных лиц нынешней республиканской власти, поговорить с правозащитниками и разобраться в том, что же там происходит.

1. 
Само собой разумеется, за подобной «победой» даже в такой стране, как Россия, где особенно не интересуются общественным мнением, должны были последовать зримые результаты — ее следовало бы доказать, например, снижением уровня насилия. Но ведь происходит как раз противоположное: после отмены КТО («контр-террористической операции» — эвфемизм российской экспансии в Чеченской республике, придуманный кремлевскими пропагандистами — «А») чеченские повстанцы-исламисты вновь проявляют относительную активность.

Как объяснял мне в Москве руководитель «Мемориала», крупнейшей российской правозащитной организации, Олег Орлов: «Я совершенно не идеализирую традиционное чеченское общество. Но в традиционном чеченском обществе всегда существовала система сдержек и противовесов... А сейчас есть одна сила. И против этой силы никакие старейшины, советы старейшин, тейповые, клановые связи не действуют...

Когда условно кадыровский человек похищает девушку, какие там сдержки и противовесы? Он ее сделает второй, третьей женой и т.д. Этот тоталитаризм вызывает у части общества отторжение, несогласие и как один из вариантов протеста — а других почти нет — уход к боевикам».

2.
«Чечня — это что-то вроде 1937 или 1938 года, — заявляет мне в небольшом московском офисе Александр Черкасов, один из руководителей „Мемориала“. — Там завершается обширная программа строительства, люди получают жилье, там парки, в которых играют дети, там спектакли, концерты, все выглядит нормально, а по ночам исчезают люди».

<...> В центре все — с иголочки новое, абсолютно все: полностью отреставрированы не только здания XIX века, окаймляющие проспект Путина, но и тротуары, мостовые, бордюр зеленых газонов с автоматическим поливом; небольшие деревца с гирляндами красных и синих огоньков посажены на земляную насыпь между двумя полосами движения; светофоры для водителей и пешеходов, отсчитывающие секунды, которые остались до перехода.

В ЦУМе, большом центральном магазине с бутиками DVD, с электронной аппаратурой и шмотками по последней моде, пластмассовый манекен с полосатой сине-белой сумкой через плечо, одет в майку, на которой написан лозунг по-английски: «Who the fuck is Bush? Ramzan is the best president!»

3.
Один чеченский друг, которого я назову Ваха, который никогда не воевал, но всегда поддерживал независимую Ичкерию и ее первого президента Джохара Дудаева, очень ясно сказал мне в отдельной кабинке одного грозненского кафе за чаем и большим блюдом мантов: «Отец [Кадыров] — вот был настоящий человек. Когда Чечня очутилась в безнадежном тупике, он показал выход из него.

До Кадырова всякий раз, когда ты проезжал через блокпост, возникало ощущение, что тебя могут убить ни за что. Он дал людям чувство того, что с этим покончено, что их больше не могут убить в любой момент». Сын, безусловно, в упоении от того, что может нажить капитал на этом ощущении; он может гордиться тем, что принес в Чечню мир и безопасность, тем, что запер федералов на их базах, тем, что взял под собственный контроль их камеры пыток, такие, как печально известная ОРБ-2.

Но и это он может: он единственный, кто сегодня применяет насилие и террор; единственные камеры пыток в Чечне сегодня — его; в королевстве Рамзана на третьем году его царствования никто не погибает, если он того не заслужил, — так повелел патрон.

В тему: Вечная Кавказская война России

4.
Когда Кадыров входит в театр в окружении плотной группы охранников и сотрапезников, вся толпа вскакивает и начинает аплодировать, а ведущий торжественно провозглашает в микрофон: «Президент Чеченской Республики, Герой России — Рамзан Ахмадович Кадыров!» Как только Герой России садится, спектакль может начинаться: прежде всего видеомонтаж демонстрирует успехи Министерства строительства — созданного «по одному из последних указов, подписанных Ахмад-Хаджи Кадыровым», — затем следует длинная речь, которую в темпе галопа читает Гехаев, повторяя список тех же самых успехов, но в жанре бюрократического доклада.

Речь внезапно прекращается; тут же меняя осанку и глуповато улыбаясь, Гехаев добавляет сразу и смущенно, и тоном верного служаки: «Вы, может быть, спросите, почему я читал так быстро? Да потому, что только что я встретился с Рамзаном Ахмадовичем и он спросил меня: „Ахмад, у тебя длинная речь?“, а когда я сказал „Да“, то он и говорит: „Ну, тогда читай быстро“». 

Наконец сам Рамзан Ахмадович, «самый великий строитель в мире», — как еще раз напоминает нам ведущий — выбегает на сцену и берет беспроводной микрофон. Если Гехаев и другие выступавшие высказывались по-русски, то Кадыров говорит по-чеченски, глубоким и раскатистым голосом, который подчеркивается выразительной жестикуляцией, — вызывая шутками смех и аплодисменты, а в другие моменты брутально излагая основы собственной философии: «Если лидер хорош, то и все хороши, его товарищи и подчиненные».

<...> Чувствуется, что Кадыров вполне на своем месте на этой гротескной ритуальной мессе — это подлинный «гвоздь» сцены; он обожает массовки: по телевизору только его и видно.

5.
Нельзя отрицать, что Кадыров располагает известной социальной легитимностью; даже если ее сильно преувеличивают власти, даже если нельзя сказать, до какой степени она выходит за пределы его тейпа, и даже если ее невозможно измерить в политической системе, где неведомы выборы, опросы общественного мнения и свободная пресса — и в которой каждому явному оппозиционеру угрожают, где оппозиционеров пытают или убивают, — легитимность все-таки существует, и Кадыров делает все для ее укрепления.

Его усилия сосредоточиваются по трем направлениям: реконструкция и экономическое развитие, объединение или возвращение прежних боевиков, а также поощрение такого ислама, который объявляется «традиционным». Его власть, можно сказать, зиждется на пяти столпах.

Поддержка Путина остается главным столпом, на котором держится все здание; в день, когда Путин по той или иной причине перестанет поддерживать Рамзана, тот стремительно исчезнет.

Террор, реконструкция, кооптация и ислам образуют угловые столпы. Они выглядят крепкими, и Рамзан гордится и хвалится этим. Но каждый столп так или иначе подтачивается изнутри.

6.
Бывший полевой командир, которого я буду называть Хасаном, ездит не на «Камри», а на «Жигулях». Надо сказать, что он никогда не был за границей и даже теперь, много лет спустя после того, как он «вышел из леса», чтобы сдаться, не служит Рамзану, а предпочитает, чтобы его оставили в покое. Таких, как Хасан, на самом деле много.

<...> Не знаю, на машине какой марки ездит Магомед Хамбиев, теперь ставший депутатом чеченского парламента (от путинской партии «Единая Россия»), но, несомненно, это не «Жигули». Хамбиев, вероятно, самый известный из тех, кто «вышли из леса», став более или менее добровольными союзниками Кадырова. Кадыров-отец, полный решимости добиться капитуляции Хамбиева, похитил около дюжины его родственников и, вероятно, некоторых из них пытал; в конце концов Магомед уступил и сдался.

«Тогда я ни в чем не соглашался с Ахмад-Хаджи [Кадыровым], совсем не соглашался», — рассказывает он мне в своем небольшом парламентском кабинете, в присутствии одного из советников. Магомед, которого я прежде никогда не встречал, показался мне чрезвычайно усталым; он говорит печальным и искренним голосом, производя впечатление человека, осознающего, что попал в западню — даже если он не может высказать это откровенно.

В тему: Вечная Кавказская война России. Часть 2: изгнание черкесов

7.
Рамзан и его окружение также проповедуют (и весьма открыто практикуют) многоженство, придумывая все новые аргументы о нехватке мужчин-чеченцев после войны и об обязанности для женщин «хорошо себя вести», прибегая даже к угрозам: «Лучше женщине быть второй или третьей женой, чем быть убитой [имеется в виду, что за дурное поведение]», — заявил Кадыров в апреле в интервью «Российской газете».

В Грозном друзья покажут вам апартаменты многочисленных жен Рамзана; их легко найти, увидев охранников на подступах к ним и барьеры, перегораживающие улицу. У женщин, вызывающих его интерес, вроде бы нет особого выбора; только одна, как рассказывали мне, победительница конкурса красоты, сумела достаточно изящно противостоять его ухаживаниям, заявив ему, что она выйдет за него замуж, только если об этом ее попросят его мать и первая жена. 

Вопрос о поведении женщин — как будто бы идефикс для Рамзана. В весьма разоблачительном интервью, которое взяли у Рамзана Ксения Собчак, российская медийная знаменитость типа Пэрис Хилтон, и ее подруга, московская журналистка, Рамзан утверждает, что «женщина должна все это [покровительство мужчин] ценить и знать свое место.

Например, в нашем роду ни одна женщина не работала и не будет работать». Настойчивые провокации двух молодых женщин, которые, смеясь, рассказали Рамзану, что известный стилист, приглашенный им в Чечню и получивший от него в подарок швейцарские часы стоимостью почти в 100 000 евро, является гомосексуалистом, внешне мало смутили чеченского президента; но когда Собчак спросила у него: «Расскажите, какие вещи являются абсолютным табу, запретом в чеченской семье?» — Рамзан без колебаний ответил: «Под запретом находится все, что вы делаете... Все, что ты делаешь, — для наших дочерей и сестер категорически запрещено. Запрещено об этом даже думать!.. Я же говорил, — сделал он вывод с печальным видом, — что вы обе — испорченный материал. А жаль».

8.
Религиозная стратегия чеченской власти прозрачна: продвигать так называемый традиционный — суфийский — ислам, чтобы бороться с волной салафизма исламских повстанцев, которых русские называют ваххабитами.

<...> Однако сколько бы Рамзан и его муфтии ни притязали на традиционалистский дискурс, у него только одно имя — шариат. Как-то, еще будучи в Грозном, я проинтервьюировал Ахмад-Хаджи Шамаева, бывшего муфтия Чечни. В один из моментов беседы, когда Шамаев объяснял мне, что «без политики Рамзана половина чеченцев ушла бы в лес», он прервался, чтобы бросить несколько слов по-чеченски моему шоферу, который молча его слушал.

«Ты знаешь, что он мне сказал?» — поведал мне, смеясь, этот последний после того, как мы расстались с Шамаевым. «Теперь надо говорить так. Если я не буду этого говорить, меня уведут туда». Под туда, разумеется, имелся в виду Центорой. Ведь муфтии тоже боятся Кадырова, даже если они убежденно хвалят его.

<...> Стремление ввести шариат или скорее неошариат в выборочных случаях: все это кажется мне реальным для теперешнего правящего класса Чечни. И вроде бы это особенно не волнует русских. Песков, пресс-секретарь Путина, несмотря на мои весьма конкретные возражения, только и делал, что повторял: «Шариат в России немыслим... Традиции, разумеется, более или менее могут использоваться». Тем не менее он признал, что вопрос шариата остается «обнаженным нервом в таком месте, как Чечня».

9.
«Коррупция существовала всегда, но никогда не достигала такого уровня», — утверждает правозащитник Муса. Для простых людей это сущий ад. «Все плохо, плохо, плохо», — бормочет Иса, мой чеченский друг. Мы сидим в кухне его дома и пьем пиво, которое он незаконно купил в каком-то магазинчике: Рамзан — во имя новой исламской морали — разрешает продажу спиртных напитков только с 8 до 10 часов утра. «Наихудшая трагедия — в том, что молодые люди знают только это. Они ходят в школу, родители платят.

Они поступают в институт, родители платят. Они сдают экзамены, родители платят. Они поступают на работу, родители платят.

И все это молодежь видит. Она знает только это, и жизнь для них сводится к этому. Но здесь вот так никогда не жили — об этом говорят все. Никогда. Мы живем, как азиаты», — горько заключает он. Сегодня в Грозном надо заплатить 1100 долларов, чтобы стать водителем маршрутки — эти такси власть полностью держит под контролем; от 1300 до 2000 долларов, чтобы устроиться на должность медсестры; 3000 долларов, чтобы устроиться пожарным, — эти суммы соответствуют трех- или четырехмесячной зарплате.

Если удается удержаться на работе, то это вроде неплохо; но, как объясняет мне Иса, «министерства регулярно получают приказы сверху: „Примите на работу 15 человек“. И тогда надо уволить 15 человек, оплативших свое место, чтобы новые тоже оплатили свои. А то еще придут ребята из Центороя, им всем нужны рабочие места». Ведь правление Рамзана является в значительной степени клановым.

10.
Когда Александр Черкасов из «Мемориала» в июне сказал мне: «Ад стал более комфортабельным, но все-таки это ад», то я подумал: «Да, возможно, но все-таки он преувеличивает, прошло так много времени с момента его поездки туда, у него нет чувства перспективы».

Каждый, разумеется, может запутаться в собственных представлениях: моя ошибка состояла в том, что я считал, будто мои представления ближе к реальности, чем их представления. Но кто знает, что такое реальное? Реальное — это две пули в голову. И только те, с кем это произошло, видели в течение более или менее долгого мгновения, как это реальное обрушивается на них всей своей тяжестью.

Фото: timag82.livejournal.com

Опубликовано в издании Slon.ru

В тему:

• Рамзан Кадыров превратил Чечню в свои частные владения
• Готовится к сдаче новая резиденция Рамзана Кадырова: в 2/3 Кремля Москвы, не менее $400 млн
• Рамзан Кадыров заявил территориальные претензии Чечни к Ингушетии
• Чечня, Россия: люди Рамзана Кадырова взяли в заложники 380 турецких рабочих. Угрожают оружием
• Черкеску, папаху, кинжал из личной коллекции передал чеченский президент Кадыров Януковичу