Татьяна Ткаченко: Как я была «правосеком» в Крыму

Версия для печати

Год назад вместе с Крымом вооруженные люди отжали мой кусок жизни. В ночь перед референдумом меня словно не стало, а потом — я появилась, так же внезапно, как и исчезла. Теперь 16 марта — день моего второго рождения, который не стал днем смерти.

— Лечь лицом в пол, руки за голову, — человек в черном камуфляже влетел на балкон, в два прыжка оказался рядом, навис надо мной и приставил пистолет к затылку.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — я силилась сформулировать свою последнюю просьбу, но меня заклинило.

— Молчать, — резко заткнул «черный». — Лежать, не двигаться.

Я почувствовала какая, оказывается, холодная сталь у пистолета. Ледяная. Еще поймала себя на мысли, что вся жизнь не «промелькнула перед глазами» и мелькать не собиралась. Просто в один миг мне стало всё равно. Абсолютно всё.

В тему: Мародеры. В Крыму массово отнимают чужой бизнес и недвижимость

Мирный Крым

На полуостров Крым я прилетела с острова Кипр по заданию редакции и зову души. Можно было не лететь, но нужно было лететь, — аннексии случаются в мире не каждый день. В Крыму меня интересовали обычные люди — их истории, ощущения, жизнь «до» и «после».

На месте выяснилось, что крымчане дико боятся и ненавидят киевских «фашистов» и «бЕндеровцев». Многочисленные отряды «самообороны» боятся «правосеков», которые просачиваются в Крым для диверсий, захвата административных зданий и оружия из воинских частей. А «зеленые человечки», они же «вежливые люди», помогают здесь никому никого не бояться, даже кораблей НАТО. При этом вся наглядная агитация о «референдуме» изготовлена в стилистике российской «Единой России» и, как мне показалось, её же партийными верстальщиками.

Запомнился такой анекдот. — Вы бандеровцев в Крыму видели? — Нет. — А они есть! — А российскую армию видели? — Да! — А её нет.

15 марта в Крыму был «день тишины», когда накануне голосования запрещена любая агитация. Мы с коллегами поехали из Симферополя в Севастополь — город русской славы. В ту субботу в этом городе было малолюдно и тихо, как перед грозой.

Даже возле блокированного штаба ВМС Украины спокойно: «вежливые» снайперы буднично держали на прицеле ворота в штаб, «самооборона» что-то охраняла и контролировала. Жены заблокированных украинских военных негромко переговаривались с обороняющимися. Женщины принесли передачки с едой и вещами и терпеливо ждали. Они рассказали, с каким нетерпением ждут завтрашнего дня, чтобы «все это наконец-то закончилось».

Тем временем в городе происходила скрытая от всех жизнь. И непонятная. Украинский военный отказался от интервью, сославшись на «срочные дела», военнослужащая из Бельбека сообщила, что им угрожают, телефоны прослушивают, и «завтра не будут выпускать на референдум». Коллега прислала смс, что в Крыму идут задержания украинских активистов. Все это происходило в каком-то другом, невидимом нам Крыму. Потому что в «видимом» мы наблюдали типичный «день тишины», и спокойных людей вокруг.

В тему: Аксенов создал в Крыму частную армию — как у Кадырова

Штурм

На ночь я осталась в Севастополе (из-за блокпостов ездить между городами стало проблематично). Был план сходить на избирательный участок именно здесь — хотелось лично посмотреть на прогнозируемый 99% результат голосования «за воссоединение с Россией на правах субъекта Российской федерации».

Около девяти часов вечера севастопольцу Евгению Мельничуку позвонили друзья и сказали, что у его подъезда стоят люди с автоматами, человек 15. В тот момент в квартире находились фиксер и, как его еще называли, «человек с Майдана» Дмитрий Новотарский и я. Через несколько минут после звонка, у нас вырубили свет.

Поясню, что хозяин квартиры Евгений Мельничук — местный проукраинский активист. Вернулся в Крым в начале марта с Майдана, помогал украинским военным в заблокированных частях: развозил продукты, одежду, шоколад и СТРИМ комплекты. Как раз днем он рассказал журналистам, почему считает камеру оружием 21 века. «Преступления, снятые на видео можно и нужно фиксировать и выкладывать их в интернет в режиме реального времени», — заявил он.

Когда стала ясна цель автоматчиков, Евгений начал настраивать СТРИМ, благо в доме была вся техника. Сделал пробный выход в сеть, и через несколько минут неизвестные уже колотили в дверь и требовали открыть.

В это время я говорила по телефону с подругой и помощницей Катей, которая слышала грохот. Она посоветовала позвонить в милицию. Позвонила. Сказала, что я не гражданка Украины, но опасаюсь за свою жизнь, потому что в квартиру ломятся какие-то люди. Как потом выяснилось, такой звонок в милиции зафиксирован не был. Зато тут же на мой телефон некто через интернет прислал несколько провокационных смс. Стало ясно, что защиты ждать неоткуда, руки совсем опустились.

Самое страшное — это ожидание: долгое, тягучее, вязкое время, когда ты не знаешь, что будет с тобой через 30 минут, через час, через день. Когда сердце выскакивает, а мозг работает только на самосохранение. А еще тело. Все очень плохо с телом — оно тебя предает, оно делает все не так, оно хочет каких-то экстренных действий. Повинуясь страху, я выскочила на балкон.

Мне показалось, что прыгнуть с четвертого этажа типового дома — хорошая идея и не сложная задача. Посмотрела вниз и увидела, что к дому вальяжной походкой идет человек с автоматом. Как на обычную вечернюю прогулку. А тут я, как дура, со своим страхом и телом прикидываю варианты спасения. «На прогулку, говоришь, вышел? — промелькнуло в мозгу. — Не буду прыгать! Пошли в жопу».

Сразу вышибать дверь нам не стали. Начались длинные переговоры. Группа захвата вела себя развязно — ржали, хамили, уговаривали, угрожали, требовали. Действительно, чего б людям не поржать, ведь в большой компании, да с оружием — это ль не веселье.

— Мы видели под балконом людей с автоматами и дубинками, это кто? — спросила я через дверь.

— Милиция, — отвечают. — Пришли вас спасать.

— А вы гарантируете нашу безопасность?

— Ну, конечно, — засмеялись в ответ. — Давайте, открывайте.

СТРИМ трансляция тем временем уже шла в интернете. За нашими переговорами следили несколько тысяч человек.

В доме начался аврал. Все говорили по телефонам. В какой-то момент мне показалось, что все прощаются со всеми. Мне тоже кто-то позвонил, и я отошла в комнату. Неизвестный мне мужчина сказал, что это всё незаконно, и посоветовал еще раз поговорить с людьми за дверью. Я добросовестно направилась с трубкой к «этим людям». И тут раздался грохот и звон. Потом — затишье. Выглянула в прихожую и увидела дыру в дверях, а в выбитом проеме — дуло автомата. Я разъединилась и в ужасе бросилась на спасительный балкон.

Группа захвата выдержала небольшую паузу и начала штурм.

Дверь пала с победным грохотом. Вооруженные люди минуты две-три, может, пять метелили моих друзей. Звон разбивающейся посуды и мебели заглушал остальные звуки. Кто-то из группы захвата вспомнил, что нужно проверить и другие помещения — туалет, балкон. Там меня и нашли …

С балкона под дулом пистолета меня повели внутрь. Евгения Мельничука куда-то сразу увели, окровавленный Дмитрий лежал на кухне лицом в пол и его продолжали бить. Дмитрий в луже крови мне снится до сих пор. Меня ведут мимо. Я ничего не могу для него сделать. Разве что все запомнить, и стать свидетелем, если выживу.

В тему: Оккупанты в Крыму расследуют крымское "болотное дело"

Обыск

Человек пятнадцать в разномастном камуфляже и масках бегали по квартире и доставали из разных мест «доказательства». «Ооо, смотри — рации, — обрадовался один. — А вот и шприцы». «Да тут еще и шоколада целая коробка», — отвечал второй. «Вот, я нашел благодарность с Майдана», — кто-то вытащил из-под шкафа бумагу. Меня стали спрашивать, откуда эти вещи, отвечала, что не знаю. «А ты кто, вообще?»

Показала журналистское удостоверение. Кстати, главный из группы захвата сразу скомандовал подчиненным: «Бабу не трогать, она с нами через дверь говорила». Бабу трогать не стали. Орали сильно, но руки не распускали. Правда, когда на обыск прискакали люди в гражданке, один товарищ реально хотел заехать мне в лицо, потому что «он видит, что я не журналист, а майданутый правосек». До сих пор думаю, что ж его удержало?

Мою куртку так тщательно досмотрели, что порвали карманы, подкладку и освободили от денег. Рюкзак вывернули наизнанку. Кто-то сунул в мой кошелек пропуск в пресс-центр Майдана (позже я узнала, что там выдавали специальные пропуска). «Гражданские» начали пытать: «Откуда пропуск, кто сюда прислал, если журналист, где аккредитация?» Последний вопрос удивил особенно. «Вообще-то, это не я к вам пришла, а вы, где ордер на обыск, где понятые?», — спрашиваю. «Заткнись, овца», — отрезал старший. На мое счастье человек в камуфляже честно признался, что это он сунул пропуск в кошелек, так как подумал, что он отсюда выпал …

В комнате было все перевернуто, кот забился в туалет, повсюду валялись детские вещи и игрушки. «Ты почему, сука, через дверь сказала, что в квартире дети?», — спросил «камуфляж». «Кому я сказала? Я знаю, что детей нет в квартире», — отвечаю. У Евгения Мельничука — четверо детей. Когда он начал активничать в Крыму, то жену с детьми эвакуировал в Киев. Получается, что группа захвата штурмовала квартиру, в которой находились дети?

В тему: «ФСБшный произвол в Крыму гораздо грубее, чем на собственно русских территориях»

Допрос

Человек с автоматом вывел меня из квартиры и повел к микроавтобусу. Где-то сзади раздался шум разбивающегося стекла. Человек схватил меня за руку и потащил в сторону. Спрятались за деревом. «Пригнись», — сказал конвоир, присел и стал разглядывать в прицел, что происходит возле дома. «Господи, страшно-то как», — подумала я. И совершенно непонятно, кто кого больше боится.

Когда неизвестная мне опасность миновала, посадили в машину, надели балаклаву прорезями назад и, зажав между собой, куда-то повезли. Ехали, как показалось, целую вечность. Маску с меня сняли, когда привели в какую-то комнату в подвальном помещении. Огляделась: мебели нет, только на полу набросаны разнокалиберные куртки, штаны и бушлаты, в зарешеченном окне стоят мешки с песком. Мне дали воды и начали допрос.

Суть вопросов — кто, что, как оказалась в Крыму, в Севастополе, в этой квартире, кто послал, кто главный. Скрывать мне нечего, и я рассказала все как есть. «Следователи» постоянно менялись, приходилось рассказывать все заново. Когда они уходили, напротив меня вставал «дежурный» автоматчик и, явно без санкции руководства, озвучивал мне свои подозрения и идеологические установки.

А потом начались странные «следственные действия». Мне велели написать на листке фразу и, сличая листок с какой-то тетрадью, уверенно заявили, что почерк мой. «Вы шутите?— я несколько оторопела от наглости. — Да ни одна графологическая экспертиза это не признает». Я еще удивилась, зачем просить меня что-то писать, если уже конфисковали мой блокнотик? Берите — сличайте. Мои же записи громко цитировали как доказательство виновности: «О, номер воинской части записан, а вот пометка про оружие, всё с ней ясно».

Затем у меня забрали обувь и часы. Проверили вены на руках и ногах. Потом велели нарисовать план дороги к съемной квартире, в которой я остановилась в Симферополе. Адреса я не знала, тип забора возле дома не назвала. Точно, что-то скрываю. Принесли на опознание какой-то пузырек с жидкостью. «Что это?» — показывают на пузырек. «Понятия не имею, даже трогать не буду», — говорю.

Новую пищу для подозрений дали смс в моем телефоне. «Таня, — ты партизан», — написала мне в январе кипрская подруга. А вот и главная «улика». «Забаррикадируйтесь, сочините легенду одинаковую о том, что шоколадки для дружины, врите, спокойнее, говорите, что приехали сюда прятаться от „Правого сектора“, а пакеты хотели отнести на Суворова, в пункт приема средств», — этот замечательный замысловатый текст пришел на мой телефон от неизвестного отправителя через интернет, после звонка в севастопольскую милицию.

А потом меня начали «пытать» шоколадом. Несколько человек забежали в комнату. Один протянул плитку и велел съесть. Я вежливо объяснила, что не ем шоколад, что у меня на него аллергия и изжога. На меня начали орать, чтобы я немедленно стала есть. Пришлось отломить маленький кусочек, сжевать и проглотить его на глазах у изумленной публики. С таким любопытством за моим приемом пищи еще никто не наблюдал... Потом узнала, что в милиции Евгению Мельничуку тоже давали шоколад, который он с удовольствием съел.

После длительных следственных экспериментов пришел «добрый следователь» и объяснил, что меня подозревают в терроризме и шпионаже. Что по украинским законам мне светит 15 лет, но уже завтра меня будут судить по российским, а это лет 26, что из тюрьмы я выйду больной старухой, поэтому лучше не сопротивляться, а во всем признаться. «В чем лучше признаться?» — решила уточнить на всякий случай. «В том, что тебя прислали от „Правого сектора“ для диверсий в Крыму, твои друзья сейчас у очень серьезных людей, и начинают колоться», — направил меня следователь.

К этому времени Евгения Мельничука уже отпустили из милиции домой. Дмитрия Новотарского долго избивали, стреляли возле головы, пока он не потерял сознание. Затем отвезли в госпиталь, так как испугались, что он умрет прямо в отделении. Очнувшись, он спрыгнул со второго этажа больницы (охрана была снаружи палаты), какой-то водитель помог ему доехать до друзей, которые его спрятали, а потом помогли уехать из Крыма.

Всего этого, разумеется, я тогда не знала. Да если бы и знала, то ничего б для меня не изменилось. Мне известно, как «шьются» дела, как «находятся» свидетели, подбрасываются улики. Даже то, что прилетела с острова в Украину три дня назад — совсем ничего не значило. Для того, чтобы по заданию «Правого сектора» травить крымскую дружину шоколадом «Рошен» можно и с Марса прилететь, главное — люди ж верят. И кто мне будет передачки в тюрьму носить?

Наедине с грустными мыслями о двадцатишестилетнем сроке меня оставили среди бушлатов. За окном поднялся ветер, видимо, начинался дождь и что-то глухо било по стеклу. «Что это за шум за окном?», — спрашиваю у автоматчика. «Так это твои „правосеки“ приехали тебя спасать, гы-гы-гы, — заржал надзиратель. — Вы нас жгли на Майдане, так что за все ответите. И тебе я не верю».

Ну да, я как раз пыталась понять, в каком «ведомстве» нахожусь. Люди вокруг в черной спецназовской форме, кто-то в камуфляже, все до одного в балаклавах, говорят по-русски, но и украинский акцент тоже слышен. «Беркут», значит?

Вернулся «добрый следователь». Этот — точно из «Беркута». Спрашивал, была ли я на Майдане, видела ли елку, что там сейчас, как отношусь к Януковичу, почему врут журналисты? У меня появилась надежда, что мне начинают верить. Ага. Через 20 минут спокойного разговора — резко в лоб: «Кто тебя послал, кто у вас главный, на кого работаешь, когда вернулась с Майдана?»

В «мою» комнату в течение ночи заходили люди и переодевались в штатское. И тогда мне одевали маску на глаза. В туалет тоже водили в маске. По гулу можно было понять, что людей в помещениях много.

Концовка допроса была фееричной. Часам к пяти утра, после 23-часового бдения я едва держалась на ногах. Меня поставили посредине комнаты. Несколько человек — справа, несколько — слева и пять человек — напротив. Все почему-то повысили децибелы, по очереди задают вопросы, требуют четких ответов и смотреть в глаза. «Я не вижу в прорезях ваших глаз, буду смотреть вот на него (единственного с открытым лицом), он один тут нормальный», — указала на человека в красном берете.

Как-то вся эта картинка напомнила мне эпизод в гостинице из «Бриллиантовой руки», когда все хором стыдят теряющего сознание Горбункова. Я сознание не потеряла, просто внутренне расслабилась. Тут-то все и закончилось. Меня оставили в покое, а потом принесли раскладушку и чай. Накрывшись бушлатом, попыталась уснуть.

В тему: Дважды в плену

«Референдум»

Проснулась через час от пронизывающего холода и странных звуков. В соседних помещениях стоял топот, люди переговаривались по рациям, откуда-то доносился лязгающий звук. Меня охраняли уже два автоматчика, но стояли снаружи комнаты. Потом надолго все затихло. Я лежала у окна и пыталась угадать слова на фасаде здания. Через мешки с песком с трудом разобрала оранжевую надпись: «Оборона Севастополя». Заняться было нечем, спасать меня никто не ехал, отпускать не собирался, «референдум» бездарно проходил на раскладушке.

Часам к 11 принесли завтрак — быстрорастворимые макароны с тушенкой, рыбные консервы, хлеб, чай. Кто-то из охраны отметил, что их так не кормят, как «эту». Ну, извините, я тут не по доброй воле харчуюсь. Чтоб не скучала, охранник дал почитать «Крымскую правду». И вот лежу я сытая, с газеткой, напротив дежурит вооруженная охрана. Что это? Где я?

Неожиданно в комнату вошли двое, один с моим рюкзаком. «Ура, выпускают», — мысленно возликовала. «Посмотрите, всё ли на месте?» На месте далеко не все, но мне уже без разницы. Снова одели какую-то шапку, посадили в машину и повезли. В дороге конвоир сказал, что меня везут в другое место, и, если буду правильно себя вести, то всё кончится хорошо. «А правильно, это как?» — уточняю. «Правильно — это правильно», — ответил конвоир .

Высадили из машины и передали меня с вещами каким-то людям. Новый конвоир вцепился в запястье и куда-то повел. «О, новую обезьянку привели», — как-то радостно воскликнул какой-то человек. «Господи, когда же это все закончится?» — на меня в очередной раз навалился жуткий страх. Привели в какую-то комнату, усадили в центре на табурет и, не снимая с глаз шапки, начали жестко трясти за плечи: «Говори, сука, чё натворила». Отвечаю: «Я — журналист, все документы у вас». Кто-то начал на меня орать, но другой его осадил, мол, успокойся, ждем следователей.

Пришло несколько человек в штатском. С меня, наконец-то, сняли душную шапку, начался очередной допрос. Вопросы касались биографических данных, причем таких, которые легко проверяются по базам. Справились быстро. Затем мне предъявили чьи-то права и спросили, знаю ли я этого человека. С трудом узнала на фотографии Евгения Мельничука. Следователи ушли, а за меня взялся какой-то человек в казачьей папахе, задававший странные вопросы о родителях и других родственниках. Мне хотелось его стукнуть: так противно о близких людях со мной еще не разговаривали.

Позже я узнала, кто это был. Его имя — Евгений Пономарев, а после Крыма — казак «Динго». Соратник «Бабая», отправившийся в апреле воевать на Донбасс, убитый в конце августа под Славянском.

В тему: Нашел свою пулю известный боевик «Динго» - напарник сбежавшего в Крым «Бабая»

Вернулись следователи и задали несколько уточняющих вопросов. Опять принесли шоколад … «Мы вас отпускаем, но шоколад все же нужно съесть». Я не стала ломаться, съела кусок. Показалось, что присутствующие понимают всю бредовость «шоколадной» темы, но порядок — есть порядок, а мне надо срочно отсюда выбираться, пока не появилась еще какая-нибудь «третья сила».

Когда выходила с территории, заметила, что держали меня в воинской части в центре города. Следователи назвали свои имена, но я не уверена, что они настоящие. Сказали, что они из Министерства обороны Российской Федерации, а мне категорически рекомендуют в самое ближайшее время покинуть Крым. «Как покинуть? У меня билет на 22 марта», — говорю. «Езжай через переправу в Ростов-на-Дону, потому что на Украине сейчас будет неспокойно, и здесь тебе делать нечего», — отвечают.

Решение об отъезде я приняла, когда узнала, что днем 16 марта Мельничука снова задержали. Его жестко допрашивали, избили, свернули челюсть, но отпустили. «Ребята» явно показывали, что здесь никто не шутит. Реальных представителей «Правого Сектора» и диверсантов днем с огнем не найдешь, и, значит, кто-то должен ими стать.

… В пятистах метрах от «моего» дома в Симферополе вечером на площади гулял народ. Люди радовались будущим пенсиям и зарплатам, миллионам отдыхающих и новой жизни в составе Российской Федерации. Песни, пляски, большой концерт и какой-то неистовый фейерверк, как предвестник будущей войны. «Референдум» закончился. Крым — ваш.

В тему: Принудительная радость и детский "крымнаш" в Симферополе. Видео

Фото автора

—

Татьяна Ткаченко, опубликовано в издании   Русская фабула

В тему:

• Про Крымнаш
• Крым стал другим. Жителей полуострова ждет много открытий относительно их новой родины
• Крым ваш: Хамство, драки, очереди
• Почему никто не пойдет на признание Крыма
• Расплата за «крымнаш» и «новороссия»: санкции отбросят Россию в дремучий «совок»