Первый опыт пролетарской Фемиды: байки и факты

Версия для печати

История харьковского трибунала 1918 не так темна, как запутана. Причем запутана самими же трибунальщиками, которые на склоне лет решили почему-то вспомнить революционную молодость.

Конец сороковых годов прошлого века был не слишком благоприятным временем для воспоминаний. Товарищам Брунько и Левченко пришлось оглядываться, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Ведь не один из создателей «революционного правосудия» успел к тому времени стать его же жертвой. А будущей реабилитацией еще и не пахло.

Зато, как и в далеком 1918-м, оставалась обязательным демонстрация лютой ненависти к классовым врагам. Поэтому, вспоминая давно вынесенные приговоры, бывшие трибунальщики добавляли им жестокости, невольно подпевая худшим образцам антисоветской пропаганды.

На эту тему: Июль 1917 года: как харьковские большевики за своего вождя пострадали

Вот, к примеру дело купца Лукина, осужденного за спекуляцией бумагой. «Был приговорен трибуналом к 10 годам тюремного заключения», - сообщают мемуаристы. Но в газете «Возрождение» за 28 марта 1918 года видим «кое-что» другое: «подвергнуть ответственным работам на 1 час».

В этом доме, что до сих пор стоит на площади Героев Небесной Сотни, заседал первый харьковский революционный трибунал. Фото 1919 года из библиотеки Конгресса США

Есть пример и веселее: «Было заслушано дело по обвинению уголовное банды цыган в количестве 11 человек, которая занималась грабежами. Суд приговорил 3-х человек к расстрелу». Но вот беда: сохранилось «Положение о революционном трибунале», где в пункте №7 четко перечислены виды наказаний, которые он мог применять. Расстрела среди них нет!

И не стоило бы поднимать старые газеты только ради того, чтобы поймать большевиков на лжи. Значительно интереснее оказалось само явление, которое они описали - приход дилетантов в сферу, которая требует серьезных профессиональных знаний. Как это происходило и к чему привело?

... Вспоминая бурную молодость, товарищи Брунько и Левченко, искренне гордились тем, что они - «простые рабочие без всякого юридического образования», смогли наладить организацию судебных процессов. Причем «без всяких писаных правил или инструкций, только на основании пролетарского революционного сознания».

Подвела память старых большевиков! Писаные правила были - целых шестнадцать пунктов упомянутого выше «Положения». И составлял его человек с серьезным образованием - расстрелянный в «ежовщину» Иван Межлаук, выпускник юридического факультета Харьковского императорского университета. Он председательствовал на первом, торжественно обставленном, заседании революционного трибунала.

Иван Межлаук в 1918-м возглавлял юридическую секцию Харьковского совдепа

Торжествам предшествовала жаркая дискуссия, состоявшаяся 25 (12) января 1918 года на заседании Харьковского совдепа. Проект «Положения», представленный на утверждение большевистской фракцией, подверг беспощадной критике депутат-меньшевик Яков Рубинштейн.

Профессиональному юристу крайне не понравилась весьма расплывчатая квалификация преступлений, которые должны были подлежать суду революционного трибунала. Кто такие «враги революции»? По какому именно признаку их будут выявлять?

Были претензии и к процессу формирования коллегии из 12 судей, прописанному в проекте. Меньшевики предлагали выбирать их на основании всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права. А большевики - по квотному принципу, из представителей, предназначенных общественными и политическими организациями, список которых прилагался. «По стечению обстоятельств», только одну из них - Совет крестьянских депутатов, «верные ленинцы» в то время еще не контролировали.

К чему оно ведется, Рубинштейн понял сразу. «То, что создаете вы, это не суд, это партийный застенок» - воскликнул возмущенный Яков Львович во время обсуждения. И нарвался на гневную отповедь Николая Скрипника, народного секретаря труда УНР-советской: «Да, это не суд, а расправа! Ибо нам необходима расправа с врагами революции!». Проект Межлаука утвердили без поправок большинством голосов. 

Народный секретарь труда УНР-советской Николай Скрипник

3 февраля (21 января) 1918 года представилась возможность испытать «Положение» на практике: в доме судебных учреждений открылось первое заседание трибунала. Приветственной речью народного секретаря юстиции.

В присутствии целой толпы зрителей товарищ Люксембург назвал суд «классовой совестью». И пожелал, чтобы «меч народного суда тяжело ложился на истинных преступников против народа».

Кто, что именно и на кого положил, стало ясно уже во время слушания первого дела. Суть его заключалась в том, что харьковская земельная управа направила Мерефянскому земельному комитету циркуляр, который опирался на распоряжение Генерального секретариата. То есть, правительства киевской УНР, а не харьковской.

«На Украине борются два органа – Совет и буржуазная Рада. Все дело в том, за кем идут обвиняемые. Документы подтверждают, что они против Совета. Преступление налицо».

На самом деле, «налицо» были прямые последствия большевистской словесной эквилибристики. Название советского государства, провозглашенного в Харькове в декабре 1917-го, вполне сознательно собезьянничали с того, что уже было в Киеве. И с правительством недолго возились: если у них Генеральный, пусть у нас будет Народный секретариат. Стоит ли удивляться, что в харьковской конторе, заваленной бумагами от тех и от других, кто-то перепутал?

Так выглядело приглашение на заседание харьковского революционного трибунала

Самое дивное, что «крамольное» распоряжение, направленное из Харькова в Мерефу, имело целью повлиять на тех, кто «безалаберно расхищали» помещичьи имения. То есть, не отличалось по содержанию от аналогичного советского. И подсудимые - четверо крестьян, совсем не походили на контрреволюционеров.

Один из них, Криницкий, очень возмутился, когда обвинение назвало его «осколком прошлого»: я еще в 1905-м за революцию сидел! Еще пронзительнее получилось у подсудимого Лысака: я тридцать лет мешки на горбу таскал, а есть вдоволь никогда не приходилось. Чего вы меня контрой выставляете?!

Эмоциональную часть выступления Лысака газета «Жизнь России» подала на языке оригинала: «Нас послали в управу робити нове государство, а вийшло, що послали на пагубу!».

Идиотизм ситуации заключался в том, что «осколками прошлого» были, скорее, организаторы процесса. Иван Межлаук происходил из дворян, а Владимир Люксембург принадлежал к графскому роду. Чисто пролетарской была только «витрина» - четверо судей, избранных из состава коллегии с помощью жеребьевки. Среди них и будущий мемуарист Савва Брунько.

Народный секретарь юстиции УНР-советской Владимир Люксембург

Спасли крестьян от расправы те самые «писаные правила», которых, якобы, не было. Десятый пункт «Положения» предусматривал, что выступать защитниками в процессе могут «все не лишенные политических прав граждане». И неугомонный Рубинштейн этим правом воспользовался.

В короткой речи Яков Львович обрисовал истинную суть дела: «Тут все дело в борьбе за власть… Через голову четырех голов идет ратоборство Совета и Центральной Рады. Подсудимые в своих распоряжениях настаивали только на том, чтобы не расхищались имения. Где здесь контрреволюция?».

Но представитель обвинения гнул свою линию: члены управы знали, что пришла новая власть и отменила все распоряжения предыдущей. И дело не в содержании бумаги, направленной ими в Мерефу, а в ее происхождении. Тиражирует документы Генерального секретариата - значит «контра»!

Большевик Савва Брунько, один из судей первого харьковского революционного трибунала

И только относительно Лысака товарищ Гринь согласился изменить свою позицию. Правда, сделал это в такой форме, которая била бумерангом и по самому трибуналу. Дословно: «Можно сделать исключение для заявившего, что он 30 лет таскал мешки. Но это еще не дает ему право принимать на себя ответственную работу. И лучше было бы от нее отказаться».

На эту тему: Увековечены и ... потеряны: загадки красных мертвецов

А как тогда с простыми рабочими, прихотью судьбы преобразованными в судей? Конечно, когда склоняешься над станком, спина работает иначе, чем когда таскаешь мешки. Но кто скажет, что эта разница добавляет юридического опыта?

Кто знает, может именно такие мысли крутились в головах пролетариев, когда они шли в совещательную комнату. Но, так или иначе, товарищи Брунько, Бауло, Сагатенко и Сыполь стали на точку зрения Рубинштейна: нет «контрреволюции» в действиях подсудимых!

Первый приговор первого харьковского революционного трибунала был оправдательным.

Не сложилось с показательной расправой!

—

Эдуард Зуб, историк, сотрудник УИНП;  опубликовано в издании Медиапорт

На эту тему:

• Июль 1917 года: как харьковские большевики за своего вождя пострадали
• Приют подневольных чернорабочих
• Реки крови и шайбы Гровера: «этапы большого пути»
• «Люди все босые, раздетые и голодные». Харьковский концлагерь в мае-августе 1920 года
• «Дело врачей» по-харьковски