Пейзаж после антироссийской революции

Версия для печати

Надо знать эти цифры и не отчаиваться. И шаг за шагом выдавливать Россию из Украины.

Парадокс демократической революции состоит в том, что ее делает активное меньшинство для того, чтобы обеспечить волеизъявление пассивного большинства. И большая редкость, когда это реализованное демократическое волеизъявление будет отвечать интенциям революционеров.

Это как бы банальная и общеизвестна вещь, но она всегда становится для всех - и меньшинства, и большинства - неожиданностью. Активность активного меньшинства становится настолько активной, что создается впечатление - особенно у этого активного меньшинства, - что оно является доминирующим в обществе.

Выборы - особенно если они несколько дистанцированы во времени от революционного подъема - как правило, отрезвляют. И фрустрируют.

В конце концов, даже понимая все это, трудно не впасть во фрустрацию. В стране прошла кровавая антироссийская революция (антироссийская - не в этническом, к счастью, смысле, а в смысле «Прочь от Москвы»: в дихотомии Европа - Россия проевропейский ее характер по определению становится антимосковским; определение Революции достоинства метко подчеркивает ее важный проевропейский ментальный аспект : в России человек с его достоинством ценится только утилитарно), продолжается война с Россией - пусть «странная», но война, гибнут люди, огромная часть страны ненавидит Путина - и вместе с тем любит народ, который его обожает.

Публичная ненависть не мешает общественности глотать залпом путинскую теле-радио-медиа-пропаганду, а то и стремиться в умму русского мира со всеми его прелестями. Стремились бы сами, то и беды б не было, помогли бы с билетами на поезд - но они тянут и нас за собой.

Поэтому стоит внимательнее присмотреться к этому росияжаждущему сегменту общества.

По этому поводу хотел бы поблагодарить Ярослава Грицака, который добавил к диспозиции (в плане дисклеймера: это, очевидно, не означает, что он согласен с выводами моего анализа) результаты двух масштабных - по 6000 респондентов - опросов: за март 2013 года, практически на пророссийском пике украинского общества, и за апрель 2015 года - на антироссийском.

Исследовались различные аспекты жизни украинцев - от того, что они читают, до того, в какую церковь и как часто они ходят. Среди прочих в обоих опросах было прямой вопрос: респондентам предлагалось оценить в 7-балльной шкале (от «полностью согласен» до «полностью не согласен») свое отношение к утверждению «Украина и Россия должны быть одним государством».

Казалось бы, вполне естественным и однозначным ответом украинского гражданина (а таких, по сути, опрашивали) должно было быть «полностью не согласен» или - вне анкетной выборки - еще более категорично «полностью не согласен». Увы, таких в 2013 году оказалось только 35,5%. От них еще надо вычесть 2,1% тех, что на следующий же (!) вопрос «Какой одному из этих вариантов будущего Украины вы предпочитаете?» выбрали «Украина становится частью большого союза, включая Россию».

Поэтому к аннексии Крыма и отдельных районов Донбасса мы подошли с результатом, при котором лишь треть наших соотечественников никак не воспринимали Москву своей столицей. Москва, наконец, постаралась и, аннексировав упомянутые территории (где эта доля, кстати, ее не воспринимающих едва достигала 5%), механически подняла этот процент нежелающих идти в Россию на остальной территории до 36,7%. А результаты немеханического последствия (известно же: «пока гром не грянет ...») зафиксировал опрос 2015 года: полностью не согласны идти под Россию уже 66,3% (среди них, правда, еще осталось полпроцента поборников большого союза с Россией) .

Треть же граждан и дальше - в той или иной степени - не исключает возможности воссоединения с Россией (верят, наверное, что она может быть «с человеческим лицом» - помните Дубчека, который тоже верил?). Кто же они и какова та или иная их часть?

Вот так эти проценты распределялись по областям Украины (толщина межобластных границ пропорциональна разнице в этих областях доли полных оппонентов единого с Россией государства). Видно, что за два года Украина стала гораздо гомогеннее в этом антимосковском плане, хотя рубцы былых разделов (Галичина с Западной Волынью, правобережная лесостепь и Донбасс) сохранились; добавилось также определенное - в плане росияфилии - выделения Одесской от соседних областей.

Вместе с тем сохраняется увеличение удельного веса упомянутых оппонентов в направлении с востока на запад.

Беглый взгляд подсказывает, что природа этого континиума - в континиумном же, в направлении с востока на запад, распределении доли россиян по Украине. В рассматриваемых опросах этнически языковая идентичность определялась вопросами о национальности, родном языке и языке общения. Что касается национальности, то еще с советских паспортных правил это понятие у нас имеет генетический характер («по крови») - при совершеннолетии национальность можно было выбирать только в пределах национальностей родителей.

Язык же общения больше характеризует сложившуюся практику (то есть больше определяется внешними для лица условиями), зато понятие «родной язык» несет отпечаток идентификационного выбора этничности. Поэтому именно этот («этничность идентичности») атрибут и использован в оценке влияния российского идентификационного фактора на приверженность России (отражены данные в областях, где статистическая погрешность при 90% вероятности не превышает 6%):

Как видим, влияние русскоязычности имеет двоякий характер: внутренний и внешний.

Внешний - проявляется через этническое окружение, которое, создавая доминирующий дискурс, формирует определенные институты (нормы) «нормальности», что через механизм психологического конформизма (стремление быть «как все») давит на убеждения лица по направлению к среднестатистическим показателям в данном окружении. Этот процесс фактически аналогичен аккультурации лица, является одним из ее аспектов, только здесь ассимилируются НЕ культуральные, а политические нормы: чем больше в регионе «русскости» - тем меньше стремление сепарироваться от России.

Внутреннее же влияние, собственно, происходит от убеждений, идущих от осознания своей этнической идентичности, и понятно, что в украинце будет больше дистанцирования от России, чем у россиянина, который если не идентифицирует себя с Россией, то в какой-то степени идентифицирует себя с сообществом россиян, большинство из которых («соотечественники»), как известно, проживают в России. Количественно это выглядит так, что среди украиноязычных за полное сепарирование от России - 81% (в 2013 году было 55,4%), а среди русскоязычных - только 35% (было 11%).

О влиянии субъективного восприятия дистанции между российской и украинской культурами на политическое дистанцирование от России ярко свидетельствует распределение ответов на утверждение «Украинская и российская культуры полностью одинаковы». Предоставив ответам «полностью согласен» значение «0», а «полностью не согласен» - «1» (так же и для политической составляющей - вопрос «Украина и Россия должны быть одним государством»), увидим четкую зависимость: чем больше культуральное дистанцирование, тем больше и политическое - и для украиноязычных, и для русскоязычных. За два года кривые сместились в сторону усиления политического дистанцирования, но форма зависимости не изменилась.

Здесь важно подчеркнуть вероятностную природу этих зависимостей: ни этническая идентификация, ни окружение детерминистически не определяют политических преференций индивида, а лишь указывают на определенную вероятность предрасположенности к этим предпочтениям. Причем результаты опроса прекрасно иллюстрируют эту вероятностную природу зависимостей - распределение ответов по шкале от «полностью согласен» до «полностью не согласен» аппроксимируется функцией нормального распределения с коэффициентом корреляции от 0,983 до 0,999 (для разных срезов).

На основе этих аппроксимаций можно построить знакомые нам кривые Гаусса - кривые нормального распределения вероятностей. Четко видно, как рядом со смещением «от России» за два года увеличилась (особенно для русскоязычных) дисперсия, то есть увеличилась размытость распределения, отсутствие более или менее общей для данного сегмента общества позиции.

Вместе с тем можно заметить, что диапазон предлагаемых в опросе ответов относительно дистанцированияе от России далеко не охватывает диапазон распределения в обществе: позиция большой части населения (среди украиноязычных - 66% и 87% за 2013 и 2015 годы соответственно, среди русскоязычных - 40% и 60%) лежит за пределами этого диапазона.

Как видно из следующего рисунка, упомянутый сдвиг русскоязычных «от России» состоялся в основном за счет смещения русскоязычных украинцев; смещение русскоязычных россиян почти незаметно, хотя дисперсия увеличилась в обоих случаях.

Еще один аспект идентификационного выбора в наше время - религиозный. Когда конфессия ребенка однозначно определялась конфессиональной принадлежностью родителей, а ее изменение было весьма непростым делом, теперь же это дело свободной декларации. Часто, замечу, исключительно декларации, так как практикующих христиан в Украине лишь 11%, и показатель очень варьируется от конфессии к конфессии: среди верующих УГКЦ - 44%, УПЦ МП - 12% (в частности, среди русскоязычной паствы УПЦ Московского Патриархата - вообще 6%: совсем как и в России, где практикующих среди православных 6% при 68% декларирующих себя там православнымия), УПЦ КП - 10% и среди «просто православных» - 4%; при этом 67% этих практикующих христиан сосредоточено в семи западных областях.

Здесь же подадим интересное возрастное распределение практикующих верующих по конфессиям; интересное, потому что ставит под сомнение устоявшийся тезис о православности Украины: при том, что к православию отнесли себя 85% задекларированных христиан (то есть 66% всех украинских граждан), среди практикующих суммарная доля православных составляет едва 50%, а динамика такова, что в младшем поколении (до 45 лет) доля католиков (восточного и западного обрядов) выше доли православных.

Так вот, среди русскоязычных адептов УПЦ МП доля тех, кто допускает воссоединение Украины с Россией в одном государстве, - 77% (а среди практикующих - 88%), среди украиноязычных - 25% (без разницы - практикующие они или декларативные адепты МП).

Среди русскоязычных «просто православных» упомянутая доля - 70%, украиноязычных - 25%,

• среди русскоязычных атеистов - 64%, украиноязычных - 22%,
• среди русскоязычных прихожан УПЦ КП - 51%, украиноязычных - 18%.

Для сравнения: среди прихожан УГКЦ (всех, делать отдельную статистику по русскоязычным не хватает респондентов) - 3%, римо-католиков - 17%.

А вот как выглядят кривые Гаусса для русскоязычных верующих УПЦ МП и украиноязычных - УГКЦ.

И здесь еще раз хотелось бы подчеркнуть вероятностную природу этих корреляций, потому что у нас как-то упрочились две крайности: либо полностью детерминистская (идентичность полностью определяет политические предпочтения: раз россиянин - значитпятая колонна), или полностью релятивистическаа (идентичность ничего не определяет, все определяет свободная воля отдельного носителя этой идентичности).

Теория же вероятности завещает, что даже при таких расходящихся взглядах этих двух культурно-конфессиональных идентичностей определенное количество (пусть малое - 0,3%, но есть и такие) русскоязычных прихожан УПЦ МП будут иметь взгляды на Россию негативнее, чем статистически рядовой представитель УГКЦ, и наоборот - 1,5% русскоязычных представителей УГКЦ имеют более позитивный взгляд на Россию, чем среднестатистический русскоязычных верный УПЦ МП.

По возрастной динамике можно заметить разноплановые тенденции среди украино- и русскоязычных. Среди первых промосковские настроения растут с возрастом и поколенческий тренд 2015 года в целом повторяет тренд 2013 года. Зато среди русскоязычных в 2015 году есть два промосковских пика - среди молодых и старших: полная противоположность результатов 2013 года, где эти пики были как раз противоположного направления. В результате разрыв между украиноязычными и русскоязычными представителями среднего поколения уменьшился, а младшего и старшего - увеличился.

Гораздо проще ситуация с образовательным уровнем - что он выше, тем слабее промосковские интенции. В 2013 году среди русскоязычных такой четкости не было, теперь же ситуация прояснилась; причем чем выше образование, тем меньше разрыв между украино- и русскоязычными.

Еще один аспект дифференциации - укорененность в Украине. В 2013 году стремление (в той или иной степени) к воссоединению Украины с Россией среди русскоязычных граждан Украины, живущих здесь во втором поколении (то есть и они, и их родители рождены в Украине - таких среди них было 57%), и среди тех, что и они, и их родители родились за пределами Украины (18%), было одинаковым - 89%. В 2015 году между ними появилась ощутимая (15%) разница - соответственно 77% и 62%; среди украиноязычных доля родившихся (вместе с родителями) вне Украины меньше одного процента, поэтому при данных размерах выборки нет возможности приводить валидную статистику относительно их преференций.

Интересно, что языковое идентификационное разделение почти исчезает среди единомышленников в видении будущего Украины:

среди тех, кто видит ее в Европейском Союзе, 86% не предполагают и мысли об Украине и России как едином государстве (хотя 10% украиноязычных и 21% русскоязычных все же хотят и Украину в ЕС, и Украину в России - одновременно);

та же самая 11-процентная разница и среди тех, кто видят Украину частью большого союза, включая Россию (в том числе, сторонников великого союза, 85% украиноязычных и 96% русскоязычных хотят и Украину в составе этого союза, и Украину с Россией в одном государстве - что фактически одно и то же).

Отметим, что для 23% украиноязычных и 62% русскоязычных образ Украины как полностью независимого и внеблокового государства не мешает видеть ее в одном государстве с Россией.

Как там у Франко:«Я не маю обов'язку мати все в згоді, — відріже було Лімбах. — Я з ніякою думкою, з ніяким поглядом шлюбу не брав. Завсігди говорю так, як мені виходить з контексту. Вийде раз так, другий раз инакше — що я тому винен ? Я говорю, що думаю і як знаю, а ви собі міркуйте, як ви знаєте».

Вот и думаем: больше стоят за независимость Украины не те, кто декларирует «за независимость ни от Москвы, ни от Рима, ни от самого Бога» (как иронизировал Ярко Гнатив), а те, кто хочет вхождения в Европейский Союз.

И последняя зависимость - электорально-партийная: чье платоническое стремление к России имеет реальное влияние на выбор власти, имеет непосредственное влияние уже на каждого из нас.

И что с того? Да ничего. Надо знать эти цифры и не отчаиваться, когда они будут проявляться. И шаг за шагом выжимать Россию из Украины.

Хотя есть одна надежда. Надежда, что практика квалифицикационных тестов, идея которой витает в воздухе (то есть для того, чтобы подтвердить свое право голосовать, избиратель должен ответить на вопрос из разряда тех, которые задают в тестах при натурализации - получении гражданства страны), таки воплотится в западном мире - а затем, дай Бог, и у нас.

И перед тем, как идти голосовать, украинский избиратель должен будет ответить хотя бы на следующие вопросы: «Сколько миллионов украинцев умерло от искусственного голода 1932-1933 годов?», «Кто автор всемирно известного “Щедрика» и кто его убил?», «Сколько украинцев были убито в советских концлагерях, а сколько выселено в Сибирь?» и «Сколько было убито, и какой ущерб был нанесен во время российской агрессии от 2014 года?..»

—

Орест Друль, опубликовано в издании  Zbruc.eu

Перевод: Аргумент

В тему:

• Не брат ты мне... Миф о трех «братских восточнославянских народах»
• Наибольшая малороссийская иллюзия или Почему украинцы видят в агрессоре «друга» и «брата»
• Противоречия между востоком и западом: миф о двух Украинах
• Миф о схожести и братстве российского и украинского народов
• «Мне кажется, что украинцы и россияне — враги на сто лет. Хотел бы ошибиться»
• Украинская православная церковь: с «двойным гражданством» пора заканчивать