Между Гитлером и Сталиным. Четыре рассказа остарбайтеров

Версия для печати

 Когда везли в Германию, над нами издевались немецкие солдаты, по дороге домой - советские…

... Говорили, что наслаждались жизнью в то время, когда советские солдаты отдавали свои жизни за Родину, что мы предатели и не заслуживаем жизни. Многих из нас, в том числе и военнопленного Николая, которого я выходила на чердаке, советские солдаты утопили в реке. Девушек, которые работали на фабрике, сожгли".

Ефросинья Щербина:

Забирали меня последним набором в 1943 году. До Бердянска нас гнали пешком. Мы с подругой шли первыми. Немецкие солдаты были злы и подгоняли нас плетьми. Взрослые плакали, видя, как нас бьют. В Бердянске заключенных закрыли в здание завода "Южгидромаш", где держали двое суток без воды и пищи.

Но нашелся добрый человек, который передавал нам воду, чтобы никто не видел. Затем всех людей погрузили в поезд, в товарные вагоны и повезли до Перемышля (город в Польше). Там нас загнали в реку, в ледяную воду, и продержали там около двух часов. Польские полицейские, служившие в немецкой армии, были очень жестокими и издевались над нами. Во время купания в реке они спустили на нас собак, которые разорвали двух девушек.

Потом отвезли в город Галле. Мы были молоды и к нам цеплялись эсэсовцы. Однажды ко мне подошел парень из нашего села и предложил стать его невестой. Я согласилась. И прожила с ним всю свою жизнь.

Привезли нас к хозяину, дали есть и позволили отдохнуть. На следующий день мы приступили к работе. Моя задача - доить коров. Этого делать я не умела, потому что работала трактористкой в колхозе. В найме был еще француз, он начал меня учить.

Сначала было трудно. Пальцы вовсе не слушались, руки пухли, поэтому француз перевязывал их ремнем. Вдвоем мы доили 3 раза в день 56 коров. После того все молоко сдавали на завод. Бидоны я туда возила сама. Принимал молоко молодой парень, который всегда пытался мне помочь.

Хозяин строгий, но однажды к нему приехал родственник-украинец. После теплого приветствия близкого человека хозяин изменил свои отношения к нам. Он не кричал, старался больше общаться с нами. Это ему удавалось, потому что мы в школе изучали немецкий язык и немного понимали его.

А потом вообще могли свободно общаться. Хозяин говорил о том, что слышал, будто украинцы - это добрые, трудолюбивые люди. Он был удивлен нашим образом жизни и очень смеялся, когда узнал, что у нас под одной крышей могут жить и люди, и скот.

Наш немец, как человек, не желал нам зла. Он с семьей жил счастливо, в достатке и не понимал, зачем Гитлер начал войну. Также я ухаживала за стариком. Он в 1914 году участвовал в Первой мировой войне. С тех пор у него остался медальон, который был для него очень дорог. На нем была изображена украинская девушка.

И когда дедушка узнал, что я из Украины, то полюбил меня. Перед смертью дед ни с кем не разговаривал, кроме меня. Когда ему стало совсем плохо, он взял мою руку и не отпускал, пока не умер.

В общем, относились к нам хорошо, но случалось, нас наказывали. Первый раз мы попали под "горячую" руку после того, как хозяин получил сообщение о побеге батраков от хозяев. Он шесть раз ударил каждого палкой, девушкам едва косы не вырвал.

Во второй раз меня избили за то, что я не выбрала пепел из печи. Просто не поняла приказа, поскольку еще не совсем легко владела немецким языком. Еще во время разговора с сыном хозяина я плохо высказалась о Гитлере, и он снова ударил меня.

Начали распространяться слухи о том, что приближаются советские войска к Германии. Тогда батраков начали забирать на строительство оборонительных сооружений. Я была беременна, поэтому меня оставили у хозяина. Ивана, который до сих пор очень мне помогал, забрали.

Вскоре я родила ребенка. Мальчика назвали Павлом. Роды были очень тяжелыми, несколько дней лежала без сознания. Мои друзья собрали, у кого что было: рубашки, всякое тряпье ... Они принесли мне, чтобы было во что пеленать ребенка.

Недалеко от нашей деревни в Дрездене находился крематорий. Однажды, когда я кормила кур, мимо двора гнали военнопленных. На их одежде был знак "OST". Один из заключенных проходил очень близко и спросил, может ли он и еще несколько человек рассчитывать на мою помощь. Это был советский парень. Как я могла ему отказать?

Их вели на расстрел, на верную смерть. Но им все же удалось бежать. Во время расстрела они упали первые, а на них падали трупы других. Им удалось остаться в живых. Пленные лежали неподвижно до самой ночи. И в 11 часов я услышала стук в дверь.

Это были они. Сразу у меня мелькнула мысль: спрятать их на чердаке. Двое из них были французы и один украинец, которого звали Николаем. Я ухаживала за ними, как могла. Носила есть, стирала одежду, старалась незаметно перевязывать их раны.

В это время к нам привезли пленницу, которая по профессии была врачом. Ее звали Анной. Она приехала с мальчиком Костей, которому исполнилось десять лет. Раньше у нее была дочь, но ее растерзали немецкие солдаты. В глазах Анны пылал огонь ненависти. Она уговорила нас, чтобы мы заморили жеребенка, и сделали так, будто маленькие поросята сами подохли.

Хозяйка понимала, что что-то не то. В это время она родила ребенка и решила купить породистую собаку. Я должна была выгуливать ее, купать, расчесывать. Мне это надоело. И ребята, которых я прятала, тайно утопили собаку. Хозяйка очень сердилась, переживала, даже в полицию ходила, но собаку так и не нашла.

Все то, что мы сделали, могло бы остаться втайне, но нас выдал поляк. Он рассказал все хозяйке о поросятах, о жеребенке, о собаке. Нас могли бы наказать, но всю вину взяла на себя Анна. Ее забрали. Мы не знали, куда, но догадывались. Прощаясь, она попросила меня присмотреть за Костей, отвезти на родину в Россию.

Через некоторое время американские войска вступили на территорию Германии. К нам пришла какая-то женщина, одежда на ней была Анны, но я ее не узнала. Ее лицо и тело было изуродовано, все в шрамах. Она очень изменилась. Анна двенадцать месяцев пробыла в концентрационном лагере. Она пришла за Константином, но он не пошел с нею.

Ефросинья Щербина

Ефросинья Щербина в Германии, первая слева

Костя очень привязался к французу, который о нем заботился. Он был очень умным мальчиком. Он знал итальянский, французский, польский, немецкий языки. Костя часто играл с хозяйскими детьми.

Однажды в поместье приехала старая женщина. Она была в черной одежде: черный плащ, шляпа, обувь на высоких каблуках, в руках трость. Она была худая и страшная, поэтому напоминала Бабу Ягу. Костя, когда ее увидел, очень испугался и не мог ни есть, ни спать, она виделась ему во сне. Я помогла ей выйти из экипажа.

Зайдя в дом, она положила трость на стол. Я сняла с нее плащ и шляпку. Тогда гостя поставила ногу на стул. Я сняла ее обувь. В этот момент мне вспомнилось рассказа Марка Вовчка "Служанка", которое мы учили в школе. Я расплакалась и не могла успокоиться. Гертруда (так звали женщину) очень удивилась, она не могла понять, почему я плачу. А мне стало так плохо на душе.

Читая произведение "Служанка", я просто не могла поверить, что такое бывает, а сегодня я сама в роли главной героини. О том, что со мной случилось, я рассказала хозяйке. Во второй раз, когда Гертруда пришла к нам, она спросила: "Ты уже не плачешь?"

Сочувственно посмотрела и сунула мне марку в карман. Наверное, хозяйка все ей пересказала. Мы начали разговаривать и оказалось, что немецкому населению говорили, будто мы добровольно едем в Германию, что нас никто не заставляет.

После того, как нашего хозяина забрали на войну, у нас появился другой, очень злой. Он стоял над нами с нагайкой, проклинал, кричал: "Быстро, быстро!" Хотя строгий и бил, но иногда он давал нам бочонок пива.

Над нами пролетал американский самолет, его сбили немецкие солдаты. Из него начали сыпаться конфеты, шоколадки, открытки …

Увидев самолет, мы поняли, что скоро нас освободят, и мы поедем домой. Так оно и произошло. По дороге на Родину я снова встретила Анну. Она ехала тоже в поезде. Когда везли в Германию, над нами издевались немецкие солдаты, по дороге домой - советские.

Они обвиняли нас в том, что работали на враждебное государство. Говорили, что наслаждались жизнью в то время, когда советские солдаты отдавали свои жизни за Родину. Говорили, что мы предатели и не заслуживаем жизни. Многие из нас, в том числе и военнопленного Николая, которого я выходила на чердаке, советские солдаты утопили в реке. Девушек, которые работали на фабрике, сожгли.

Из Германии в Польшу мы ехали в товарных вагонах на угле. У меня хотели забрать сына. Я расплакалась, и на помощь пришла Анна. Военные оставили меня. Ивана после того, как его забрали на стройку, я в Германии не видела.

Когда приехали домой, Анну забрали в девятый кабинет, ее не пустили в Ленинград, как "врага народа". После этого я ее уже не видела. Константин нашел своего отца, и его забрали работать переводчиком.

Приехав в родное село, я встретила Ивана. Это было большое счастье, ведь думала, что его, возможно, уже нет в живых. В Украине царили голод и разруха. Есть было нечего, и мы едва выжили. Но на этом все не закончилось.

Я двенадцать раз ходила в город на допрос. Следователи все обо мне знали, но каждый раз задавали одни и те же вопросы. Выявляли предателей Родины.

Дома я часто вспоминала слова, которые услышала от американца: "После войны мы будем врагами, но после революции, которая состоится у вас, мы будем жить мирно."

Нелли Процанина:

Мы с мужем Владимиром и маленьким двухмесячным сыном Акимом жили в селе Луково, тогда это была Польша. Через некоторое время после начала войны в село приехали немецкие солдаты. Они начали агитировать население для выезда на работу в Германию.

Обещали хорошую работу, которая будет оплачиваться. Говорили, что в Германии можно будет заработать много денег. Обещали, что к нам будут хорошо относиться, что мы станем "первыми ласточками". Поскольку работы в селе не было, мы решили ехать.

Но ехать с маленьким ребенком запрещали, поэтому сына пришлось оставить вместе с бабушкой. В Германию также поехали мои сестра Руза и брат Алеша. Из нашего села согласилась ехать еще одна семья. Нас посадили в машины и повезли на железнодорожную станцию.

Нелли Процанина

Там были развешены рекламные плакаты, на одном изображен мастер, который улыбался и вручал молодому аккуратному парню рабочие инструменты. На другом похожий парень садился за руль трактора, а фермер ласково ему улыбался.

Нас посадили в вагоны и отправили прямо в Германию. В Судетах поселили в небольших домиках. Мужчин и женщин - отдельно. Выдали одежду. На работу мы ходили строем, который охраняла полиция. Работали на заводе "Фольксваген".

Обещанных денег, которые мы могли заработать, так никто и не увидел. В Судетах мы с мужем провели четыре года.

В 1943 году наша семья попала к хозяину. Его звали Адольф Убидельта, жену - Мари. Они были хорошими людьми, хорошо к нам относились. Даже ели вместе за одним столом. Кормили хорошо, но за работу не платили. Выходной день - воскресенье.

Работали очень много, работу выполняли тяжелую, поскольку у хозяев было большое хозяйство. Пять раз в день доили коров. Молока было много, его сдавали и обменивали на сыр, масло. Также они разводили много свиней. Хозяева две свиньи в год резали себе, а других сдавали государству. Хлеб также пекли сами в огромной печи.

Стирали и шили - вручную. Делали пиво из хмеля: в воскресенье мужчины и женщины имели право выпить бокал пива. Это как вознаграждение за добросовестный труд. За пьянство пороли, поэтому никто не смел пить в рабочее время. В магазинах ничего не покупали: все было свое.

В найме было три девушки: две немки и я. Дом, в котором жила семья хозяев, был двухэтажным. Адольф и Мари с семьей жили на первом этаже. А наемники - на втором. За домом раскинулся прекрасный сад. Фруктов родило всегда очень много. Можно было есть столько, сколько захочешь. Никто не запрещал.

Здесь, в Германии, я родила дочь Стефаниюя. Хозяин позаботился о том, чтобы я рожала в больнице, о необходимых вещах для меня и ребенка. Конечно, трудно было после родов, но я старалась справляться с возложенной на меня работой.

Находила время и силы и для маленькой дочери, и для выполнения обязанностей по хозяйству. Вроде бы все было хорошо в Германии, но меня не покидали мысли о сыне, которого пришлось оставить очень маленьким, о матери. Высылать что-либо домой из еды не разрешалось.

В 1945 году после окончания войны начали возвращать украинцев домой, но в родное село мы уже не вернулись. (В сентябре 1944 года между правительствами СССР и Польши было заключено соглашение, которое предусматривало обмен населением; из Польши в Украинскую ССР было переселено 480 тысяч украинцев).

Повезло попасть в Львовскую область, где мы нашли сына. В 1946 году семья переехала в село Николаевку Бердянского района Запорожской области.

София Сиренко:

Мне было 16 лет. Пришла повестка ехать на работу в Германию. Я была хорошей, статной девушкой с голубыми глазами и длинными русыми волосами, всегда хорошо причесанными.

Многие матери не хотели отдавать своих детей, они прятали их куда только могли, но захватчики все равно находили. А тогда было еще хуже, они неистовствовали: сжигали дома, расстреливали семьи. Некоторые матери умышленно калечили своих детей. Ошпаривали им руки кипятком.

Я хорошо помню этот день. Везли нас на телегах, лошадьми из села в город. Все пылало, в воздухе стоял столб дыма и пыли. Где-то далеко шли бои. В небе свист и вой, блеск самолетов, и солнце лохматое, ослепительно белое, как взрыв. Земля вздрагивает от бомбовых ударов. Все чадит.

И среди этого ада, в чаду, в растерзанном мире, кажется, нет уже будущего. Приехали в город. Там посадили нас в поезд, в товарные вагоны. Вагоны набиты, в каждом по одному часовому с пулеметом.

Находились смельчаки, которые хотели убежать. Они выпрыгивали из поезда на ходу. Некоторых ловили и возвращали назад, других - просто расстреливали. Немецкие солдаты показывали, что церемониться никто не будет. Ехали мы долго.

Всю дорогу нас не кормили, жили только тем, что удалось взять из дома. Мне мать в дорогу испекла каравай из ячменной муки. Да что тот каравай. Тяжелой была дорога. Голодных, обессиленных, замученных привезли нас в какой-то немецкий лагерь. Он находился в лесу.

Началась эпидемия, люди умирали, как мухи, по три, по четыре трупа в день выносили в лес. Потом нас начали распределять. Я попала в лагерь, который находился в городе Трир, у Люксембурга. Поселили нас в бараках. Как только мы приехали, нам выдали ботинки, матрасы, блузки и шаровары. Ангары походили на сараи. Длинные, с деревянной крышей, разделенные на комнаты. В каждой по тридцать-сорок человек.

Спали на нарах - трехэтажных кроватях. Будили нас рано - утром, вели в столовую, где давали чай и кусочек хлеба. В обед - шпинат, брюкву, порой картофель. А вечером ели то, что удалось украсть днем. Мы очень тяжело работали.

Рыли водопровод глубиной три метра. Не было сил. Кто-то падал: хотел отдохнуть, но немецкие солдаты били, стреляли, кричали, заставляли подниматься и работать дальше. После того, как вырыли водопровод, строили дома.

София Сиренко

София Сиренко в Германии, крайняя справа

У каждой национальности была своя отметка, свой ​​номер. У украинцев на блузках было написано "OST". Больше всего не любили немецкие солдаты россиян, издевались над ними, как хотели. Очень били и кричали с ненавистью: "Russische Schweine" (русские свиньи).

У меня была подруга Надя, она работала у хозяина. Я ходила ей помогать. Семья хозяина была богатой. Они имели два магазина. Мы подружились с дочерью хозяина, она помогала нам. Даже однажды украла у отца карточки на хлеб. Я могла позволить себе один раз в неделю купить хлеба.

Американские войска наступали с одной стороны, а советские - с другой. Никто не стрелял, а только сыпали фосфор и все жгли. Нас эвакуировали в село Бендорф на кирпичный завод. Работали ночью. Мы выжигали кирпич, который использовали для строительства укреплений, в печах, складывали его в вагонетки и вывозили.

Мастер был у нас хороший, добрый, не обижал, даже жалел. Он говорил: "Давайте, девушки, загрузите несколько вагонеток, и идите поспите немного." А перед восходом солнца он нас будил, чтобы думали, будто мы работали всю ночь. На кирпичном заводе были люди разных национальностей: французы, словаки, поляки …

Летом было легче. На работу нас вели по асфальтированной дороге, по обеим сторонам которой росли деревья, в основном фруктовые. Всюду яблоки, груши, вишни, сливы ... Кто сумеет, тот сорвет, съест или спрячет за пазуху.

Германия в то время была очень красивым и развитым государством. Если у нас домики были такие, как во времена Шевченко, то здесь многоэтажные дома были покрыты шифером. Все купалось в зелени, в цветах. Очень хорошо.

Мне повезло, когда отправили нас на сбор винограда. Плантации огромные. Среди листьев виднеются налитые гроздья сладкого винограда. Едва прибитые утренней изморозью, которая стекала днем прозрачной каплей, виноградные гроздья казались прозрачными и манили своей красотой. Нам разрешали есть виноград. Ели столько, сколько хотели.

Тем временем наступали американцы. Нас начали массово вывозить. Несколько человек убежало. Я была среди них. Скрывались сначала в подвале фабрики, но нас кто-то увидел. Мы вынуждены были перейти в другой дом. Чья-то подлая рука подожгла его. Недалеко было еще какое-то укрепление, мы перешли туда, сидели там в укрытии. Все было железобетонное.

Американцы очень бомбили. Немецкие солдаты отступали и сдавали свои позиции. Нас освободили американцы. Сначала согнали всех в лагеря, а затем начали перевозить в Украину. Домой я попала аж в 1947 году.

Иван Ткаленко:

Когда немецко-фашистские захватчики захватили Николаевку (Запорожская обл., Бердянский р-н), мне было шестнадцать лет. Мы жили в небольшом доме в центре села. Отец - на фронте, а у матери нас было четверо.

На деревню давали план. Например: на такое-то число нужно было собрать 20 человек для отправки на принудительные работы. Полицейские ходили по домам и выискивали людей. Кто-то бежал из деревни, скрывался. Меня мать переодела в девушку. И первый раз мне удалось избежать вывоза. Но все-таки 5 июля 1942 года меня забрали.

Нас пешком погнали под Мелитополь. Там закрыли в одном из сараев фермы, которая была огорожена колючей проволокой, и продержали четыре дня. С каждым днем людей становилось все больше и больше. Когда мать узнала, что нас еще не отправили, она приехала ко мне и привезла кое-что из продуктов.

Потом нас погрузили в товарные вагоны по 25 человек и закрыли. Открывали только тогда, когда давали есть. Мы из одной деревни, старались держаться вместе. На каждом вагоне было написано "Osten". Приехали в Перемышль (Польша). На станции стояло много эшелонов. Нам позволяли выйти из вагона, можно было даже сходить в туалет. Вот я и пошел.

Зашел в туалет и не поверил своим глазам. Я такого в жизни еще не видел. Всюду было хорошо, чисто, вокруг висели зеркала. Между тем всех снова погнали в вагон и поезд поехал. Я остался в туалете. Слышу у дверей крик. Попробовал открыть их, но у меня ничего не получилось. А за дверью лай собак, крики немецких солдат.

Я испугался, сел в углу и плачу. За дверью послышалась русская речь. Это был польский переводчик. Он пытался мне объяснить, как открыть дверь. Но испуг, который я чувствовал, не дал мне понять ни слова. Когда слышу сильный удар в дверь. Один ... другой ... И двери упали.

Увидел перед собой немецких солдат с автоматами, собаками, которые так и ждали, чтобы броситься на меня: думали, что я хотел сбежать. Но увидев, какой я испуганный и заплаканный, сидел в углу и перебирал руками длинную полотняную рубаху, поняли, что никуда я уйти не мог.

Переводчик и солдат повели меня на станцию, узнали, когда прибудет скоростной поезд, чтобы я смог догнать своих. Иду за ними, ничего не понимаю, о чем они говорят, только смотрю по сторонам. А вокруг раскинулся город во всей своей красе. Никогда раньше не приходилось бывать в городе. Мне все было интересно.

Наконец прибыл скоростной поезд. И я вместе с полицейским отправились догонять своих. На одной из станций увидел вагоны с надписью "Osten", возле них стояли мои односельчане. На мгновение я забыл, где я, куда меня везут. Только радость переполняла душу, ведь мои глаза увидели знакомые и очень родные лица. Не задумываясь, я бросился к ним.

Нашей радости не было предела.

Привезли нас в пункт сбора в Германии. А людей - негде яблоку упасть. Столько я еще в жизни не видел. Сюда приезжали директора фабрик, заводов, шахт, а также землевладельцы, которые вели собственное хозяйство и набирали людей на работу.

Среди толпы шла речь о том, что надо стараться попасть к хозяину - бауэру. Нас разделили: отдельно мужчины и женщины. Мы стоим, присматриваемся к тем, кто приезжает, чтобы как-то попасть к этому бауэру. Когда смотрим, приехал какой-то человек, одетый по-простому. Это был хозяин. Он осмотрел всех, и взгляд его остановился на одном из нас - Иване Матке.

Я остался и пробыл в этом городе три дня. На четвертый подходит один человек, тоже похожий на бауэра. Взял себе мать с дочерью и еще 150 человек. Как начали нас считать, то мы сразу поняли, что бауэр так много не возьмет. Я хотел как-то убежать, но нас согнали вместе и обвязали веревкой.

Меня вместе с другими привели на остановку, приказали стоять здесь, никуда не отходить и ждать автобус. На дворе лето. Дома утопают в зелени. Деревья ухоженные. Сижу: нечего делать. Начал рвать листья с деревьев. Рву и складываю в кучу. Переводчик как увидел, начал кричать, чтобы больше такого я никогда не делал, потому что это дерево - чья-то собственность. Он заставил меня собрать сорванные листья.

И вот наконец прибыл автобус, на котором мы доехали до города Уни. Привели в барак, длинный сарай, в котором раньше стояли лошади. Все чистое, вымытое. Посередине стоят столы, по бокам - нары (двухэтажные кровати). Каждому указали место, где он будет спать. Затем нам сообщили, что мы будем работать на шахте.

На следующий день нам выдали форму. Она была старая-старая, выгоревшая, потертая, давно уже списанная. На спине краской написано "OST". На ноги нам выдали деревянные ботинки на один-два размера меньше, чем нужно. В них невозможно никуда уйти: ногу сдавливает, больно идти, не то что бежать.

Шахта находилась недалеко от барака. Меня и еще одного парня отвели к мастеру и выдали кожаные сапоги. Мы должны были работать в шахте на глубине 400 метров. Каменный уголь сыпали в вагонетки, которые таскала лошадь. Я должен был ими управлять. А также отводить на конюшню.

Лошадей кормили очень хорошо. Им давали овес, сено, зеленую траву, картофель, сушеную свеклу. И я бежал вместе с лошадью к корыту, выбирал то свеклу, то картофель и ел их, так как был очень голоден. Того, что нам давали в бараке, мне не хватало. Кормили два раза в день. Утром была капуста, брюква, хлеб с примесью опилок, кусочек маргарина. После работы наливали тарелку супа и стакан чая.

На шахте работали и немцы. Рабочий день длился 8 часов. Но первых из шахты вывозили немцев, а потом нас. Однажды Павлу, который работал со мной, придавило руку. Потом я узнал, что его отправили домой в Украину.

В лагере нас били. Бывало такое, что немецкий солдат кричит: "Принеси палку!" Конечно, я не понял и принес лопату. Тогда оккупант начал еще сильнее орать и бить меня. Он тыкал на палку и кричал. Я должен был все быстро запоминать, потому что в противном случае это грозило побоями. То ведут нас из шахты в барак, курят. Тогда бросят окурок, а заключенные - к нему. Хохочут солдаты, смеются, их это забавляет.

А еще нас учили считать. Положат на топчан, руки, ноги привяжут и начинают бить и считать до десяти. Раз ударит - ein (один), второй - zwei (два). Так два раза до десяти посчитают, а затем сам должен повторить. Душегуб бьет, а я считаю, если собьюсь, начинаю сначала. Каждый счет сопровождается ударом.

Американцы бомбят город, шахту. Когда немцы поняли, что проиграли войну, начали забирать в армию всех, кто мог держать оружие, среди солдат были даже сумасшедшие.

У нас жизнь стала невыносимой. Били страшно. Люди начали с шахты бежать. Я и еще несколько человек решили убежать. Мы тщательно готовились. Экономили еду, готовили место для побега (каждое утро во время прогулки отрывали по одной доске от забора).

И вот ночью мы вышли за территорию шахты и начали бежать туда, где нет труб, подальше от шахты. Мы бежали, чтобы попасть на фабрику или на завод, а если повезет - к «бауэру» (фермера). Но и к хозяину страшно, потому что есть разные люди. Один может принять к себе, накормить или просто отпустить, а другой сдаст в прокуратуру. А оттуда отправят в лагерь.

Мы идем. Вот уже и город скрылся. Идем в одиночку, чтобы никто не заметил. Что-то проехало - я припал к земле. В воздухе повис туман, моросит. В сумерках мы потеряли друг друга. Как сложилась судьба тех ребят, я не знаю. Остался один. Сижу, плачу. Не знаю, что делать.

Один в поле, как былинка. К шахте возвращаться нельзя. Иду ночью, боюсь, чтобы днем никто не увидел. А лето на дворе. Рожь по пояс. Я днем лезу туда и лежу. Мечтаю о счастливом будущем. Приходит ночь - опять иду. Еда очень быстро закончилась. Что делать?

Ел колоски ржи. С каждым днем сил становилось все меньше и меньше. Я терял сознание. Сколько шел, не знаю. Шел по направлению к Гамбургу. Наткнулся на какую-то дорогу и держался неподалеку от нее.

Лежу как-то в траве. Однажды слышу: кто-то едет. В ушах у меня зазвучала мелодия русской песни. Пел ее парень. Я обрадовался, обрадовался от того, что на чужбине услышал что-то родное, свое. Лежу в траве, но не двигаюсь. Хочется показаться, но страшно. Думаю, что же делать. Когда конь, на котором он ехал, остановился, я испугался.

Слышу, якобы меня зовут. Парень говорит: "Кто там? Выходи, не бойся. Моему бауэру нужен человек." Я думаю, что терять нечего, вышел. Парень посадил меня в бричку, дал бутерброд, кофе с молоком. Я проглотил его, как собака.

Парня, который меня нашел, звали Михаил. Он ехал по сено. Я сразу понял, что Михаил - хороший человек. Он ничего у меня не спрашивал, а только сказал: "Приедем домой, я бауэру скажу о тебе. Будешь работать у нас."

После того парень накосил сена, а я лег на дно и накрылся ним. Мы поехали в имение. Бричка остановилась. Парень подошел к хозяину и начал о чем-то с ним разговаривать. Через некоторое время они оба подошли и заглянули в бричку. Я был грязный, с бородой и длинными волосами, сквозь кожу видны одни кости.

У хозяина я встретил француза и украинскую девушку. Они были батраками. Меня искупали, подстригли. Люди, к которым я попал, оказались хорошими и отзывчивыми. Ели все за одним столом: хозяин и прислуга. Чего здесь только не было! Я был очень голоден, но мне не давали много есть, потому что это бы навредило.

В тот день, когда попал к бауэру, Нина с полудня до вечера кормила меня пять раз. Меня поселили в сарае и приказали не выходить, чтобы никто не увидел.

Я должен был там сидеть до тех пор, пока не придет староста этой деревни и не позволит мне находиться у бауэра. В сарае я просидел неделю. Мне разрешили остаться у хозяина. Я с Нинкой должны были ездить на поле доить коров.

Там увидел, что скот у них пасут не так, как у нас в Украине. Поле огорожено проволокой и разбито на четыре клетки. В первую неделю скот загоняют и пасут в первой, во вторую - во второй ... Когда дойдет до последней, в первой вырастет трава.

Хотя нас кормили хорошо, но есть хотелось всегда. Нина научила меня, как можно попить молока, чтобы не увидела жена бауэра. Я мог выпить 30-50 граммов от каждой коровы, не больше. В противном случае хозяйка могла заподозрить что-то неладное: или корова заболела, не наелась, или, возможно, виноват кто-то из работников.

Также у хозяина было много кур. Они неслись где угодно. Я мог выпить яйцо, но скорлупу никто не должен был увидеть. Тер в кармане ее до тех пор, пока от нее остался один порошок. У бауэра пробыл полгода.

Однажды всех, кто был в найме, согнали вместе немецкие солдаты. Американцы бомбят. Куда ни глянь глазом - тысячи людей. Одели колодки на ноги и куда-то начали гнать. А вокруг - немецкие солдаты с автоматами, собаками.

Они стояли очень злые, гнали быстро, били, кто не мог идти - падал, но снова поднимался от ударов. Мы оказались в лесу. Я заметил, что там были одни липы. Откуда-то долетали пулеметные очереди. Стемнело. Мы попадали, кто где стоял. Утром я проснулся - тишина. Не слышно ни выстрелов, ни лая собак. Оглянулся - нет никого. Немецкие солдаты оставили нас и убежали. Мы остались одни в лесу, недалеко от поселка.

Вокруг хаос. Каждый делает все, что пожелает. Некоторые ребята, сбегав в село, попригоняли коров, свиней, наносили кур и начали готовить обед. Я вместе с тетей Нюрой пошел в деревню. Мы забежали в один дом и бросились на кухню, поскольку были голодны. Там стояли две миски: одна - с тестом, другая - со шкварками от сала.

Хозяйка, наверное, собиралась жарить блины, смазывая сковороду шкварками. Я набросился на тесто и начал его пить. Затем ел шкварки, их запихивал в карманы, за пазуху. Потом побежал в другую комнату. Открываю дверь, а там все забито хлебом, копченым мясом, салом, колбасой. Это была кладовка.

Я выбросил шкварки и принялся собирать все добро, которое нашел в этой комнате. Вот еще одна комната, мы не пропустили и ее. Забежали внутрь. Это была детская. Я забирал все без исключения. Вот уже и одежда есть. Начали перебирать, а она вся детская. Только костюм и плащ мне подошли. В этом плаще я приехал в Первоуральск.

Мы вернулись к своим в лес. Слышим: летит самолет, из которого сыпятся листовки. Подняли их и начали читать. На русском языке на них было написано, чтобы мы не прятались и выходили из леса. Смотрим, а к нам идут колонны американских чернокожих солдат. Всех людей посадили в машины и отправили на 15 километров в тыл.

Нас поселили в летнем лагере. Привезли пищу. Кормили очень хорошо. Хлеб был очень белый. Такого я даже дома не ел, различные консервы, котлеты, печенье, конфеты ... Все это были запасы немецкой армии. Простые жители Германии были голодными и приходили к нам просить есть. Наша жизнь превратилась теперь в сказку. Ничего не делаем, а только гуляем и едим.

Неподалеку американский аэродром. Молодые ребята начали приходить к нашим девушкам. Устраивали танцы, свидания. Здесь я познакомился с Марусей Король. В лагере начали устраивать свадьбы американцев с нашими девушками. Они обещали хорошую жизнь в США, клялись в любви, но, как оказалось, после свадьбы невесту отправляли в рабство.

Через месяц сладкая жизнь закончилась. Нас начали гнать на территорию, которая была захвачена американцами. Каждый день мы проходили по 15 километров.

Только позже узнали, что военные хотели нас забрать к себе. Но об этом узнало руководство в Москве, которое помешало их цели. К нам приехали советские военные. Это было 11 апреля 1945 года. Они привезли радостную весть о конце войны.

Иван Ткаленко

Нас начали делить: мужчины и женщины отдельно. Кто был женат, того отправляли машинами домой вместе с женщинами. Но сначала всех проверял КГБ. Из мужчин, которые остались, сразу же отобрали 500-600 человек на пополнение рабочих команд. А из других создали батальон количеством 1750 человек. Батальон разделили на четыре роты, которые возглавили лейтенанты. Моей ротой командовал Плетнев. Старшину и других выбирали из наших.

Михаил Плахотный стал старшиной. Это тот парень, который нашел меня в поле и отвел к бауэру. Батальону нужен был писарь. Четыре человека изъявили желание быть им. Я был среди них. Нам дали бумагу и ручку и сказали написать: "Союз Советских Социалистических Республик". Им понравился мой почерк. Так я стал писарем. Мне сразу же дали задание составить список людей.

Наш батальон переправили в Польшу. На железнодорожной станции были развешены различные плакаты. На одном из них изображены мужчина и женщина в украинских костюмах. Они словно высматривали кого-то. А внизу крупными буквами написано: "Ждем тебя, родимый сынок, из немецкой неволи."

Потом нас привезли в Москву. Там сказали, что выдадут военную форму и отправят в армию, поскольку мы были с 1925 года и должны были отбывать службу. Обещанной формы мы не получили, а взамен нас снова погрузили в вагоны и повезли в Сибирь в город Первоуральск, станция Хромпик. Здесь оставили 1500 человек. А 250 повезли дальше. Я был среди них.

Нас привезли на "Северский трубный завод", на котором мы начали работать. Нам выдали паспорта, в которых была записана статья 58. Здесь я познакомился со своей будущей женой. У нас родились трое детей: два мальчика и девочка. Я прожил в Сибири 21 год. В 1966 я был реабилитирован. А в 1967 году вернулся домой. Но не в родное село Николаевку, а в город Бердянск, где сейчас и живу.

—

Записал: Владимир Голомб, опубликовано в издании  ТЕКСТИ

Перевод: Аргумент

В тему:

• Украинцы на принудительных работах в Третьем рейхе. Сколько их было?
• Воспоминания 88-летней галичанки, которая 4 года провела на принудительных работах в Германии
• Труд на Донбассе при Сталине и Гитлере
• Украинские коллаборационисты. Штрихи к портрету
• За фашизм «ответили» женщины и дети
• Миф Великой Отечественной
• «Украинская земля насквозь пропитана кровью». Украина и ее место в Европе глазами британца