«Это почти как во сне». Гитлер, 1933 год: хроника захвата власти. Через выборы к диктатуре

Версия для печати

«Немецкий народ! Дай нам четыре года, а потом суди нас и выноси нам свой приговор. Немецкий народ, дай нам четыре года, и клянусь тебе, что, вступив в эту должность, я сделал это не ради вознаграждения, а лишь тебя ради». Как фашисты пришли к власти и уроки для Украины.

«Это почти как во сне, — отметил в своем дневнике Йозеф Геббельс 30 января 1933 г. — Вильгельмштрассе1. Фюрер уже работает в рейхсанцелярии». Даже если новый рейхсканцлер Адольф Гитлер после сенсационной передачи власти и делал все, чтобы создать о себе впечатление как о порядочном государственном деятеле, власть в правительственном квартале далеко ещё не принадлежала национал-социалистам.

Картина «захвата власти национал-социалистами», которую национал-социалистская пропаганда принялась сразу же распространять по миру и которая была эффектно подчёркнута вечером 30 января факельным шествием через Бранденбургские ворота, была поначалу в такой же мере пропагандистской формулой, в какой и утверждение о том, что здесь совершается «законная революция». 

Смена правительства 

Мнимый захват власти национал-социалистами был поначалу и прежде всего передачей власти, пока национал-социалисты, связывая государственные меры, осуществляемые сверху, со средствами партийной революции снизу, постепенно не овладели политической властью.

Тезис о «законной революции» представлял собой попытку удовлетворить ожидания в первую очередь буржуазных кругов и традиционных властных групп и затушевать начатые сразу же террористические и репрессивные меры.

В то же время политическому акту взятия власти приписывалась легальность, которая была давно уже подорванной. Ведь Гитлер пришел к власти не в качестве фюрера прочного парламентского большинства, а, как указывает историк и политолог Карл Дитрих Брахер, «через авторитарные проломы в Веймарской конституции». Они были открыты уже заранее благодаря использованию президиальными правительствами 48-й статьи о чрезвычайных декретах. К числу иллюзий относилась, наконец, и концепция приручения, которую с 1930 г. представляли консервативные властные группы. В соответствии с ней к консервативному истеблишменту могли быть привязаны якобы «положительные» элементы НСДАП. В этом заключалась и основная идея, стоявшая за передачей власти Гитлеру, и имевшая силу для политических союзников Гитлера и впредь.

 В тему: Катынь-Хатынь. К годовщине начала Второй мировой войны 

Формирование диктатуры 

Едва ли хоть что-либо указывало утром 30 января 1933 г. на то, что с назначением Гитлера канцлером Германии и приведением нового правительства к присяге в германской истории началась действительно новая глава.

Вице-канцлер Франц фон Папен был доволен своей политической ловкостью и полагался на силу рейхспрезидента.

«Чего Вы, собственно, хотите? Я располагаю доверием Гинденбурга», — ответил он на скептический вопрос одного консервативного критика. Был доволен и рейхспрезидент Гинденбург, видя в новом кабинете прежде всего знакомые лица рейхсминистра иностранных дел Константина фон Нейрата, рей[сминистра финансов Луца фон Шверин фон Крозигка и рейхсминистра юстиции Франца Гюртнера. В качестве подлинно сильного человека в новом кабинете почти все новые наблюдатели воспринимали нового «экономического диктатора», лидера НННП2Альфреда Гугенберга, занявшего одновременно должности министра экономики и сельского хозяйства, а также временно исполнявшего обязанности главы соответствующих прусских министерств. Чтобы концепция ограничения была усовершенствована, вождь «Стального шлема» Франц Зельдте получил пост имперского министра труда. К тому же, чтобы подчеркнуть особое положение рейхсвера, до присяги остального кабинета был приведен к присяге будущий министр рейхсвера генерал-лейтенант Вернер фон Бломберг. Для создания ещё одного бастиона против национал-социалистов вице-канцлер фон Папен был назначен временно исполняющим обязанности премьер-министра Пруссии.

Недооценка НСДАП 

Казалось, что немногочисленные национал-социалисты были действительно окружены представителями старых властных групп: наряду с новым рейхсканцлером Адольфом Гитлером в кабинете находились только рейхсминистр внутренних дел Вильгельм Фрик и Герман Геринг в качестве министра без портфеля и временно исполнявшего обязанности прусского министра внутренних дел. К тому же никто из членов НСДАП, входивших в кабинет, не располагал значительным опытом участия в правительстве и управленческих органах, не считая краткого времени пребывания Геринга в должности председателя рейхстага (с выборов в июле 1932 г.). Гитлер никогда не входил до тех пор в здание рейхстага, и его подчинённые использовали парламенты в общегерманском и земельном масштабе только в качестве сцены для своих агитационных выступлений. Но если большинство политических союзников, а также и противников были едины в том, что национал-социалисты быстро политически обанкротятся в непривычной для них правительственной деятельности, то вскоре обнаружилось обратное.

В апреле 1933 г. французский посол Андре Франсуа-Понсе сообщал в Париж:

«Когда 30 января к власти пришёл кабинет Гитлера — Папена, заверяли, что в правительстве немецкие националисты3 [...] дадут отпор Гитлеру и его соратникам, что национал-социалистам придётся считаться с враждебностью со стороны рабочего класса и что, наконец, католики из партии Центра будут защищать законность. Шестью неделями позже приходится констатировать, что все эти дамбы, которые должны были сдержать поток гитлеровского движения, оказались смыты первой же волной».

Дамбы не выдержали по многим причинам. Конечно, одной из них была динамика национал-социалистического движения, которое, наконец, увидело свой шанс рассчитаться с политическими противниками, добиться восхождения и прихода к власти. Свою роль играло также свойственное национал-социалистам искусство пропагандистского соблазна вместе с ожиданиями национального освобождения и изменений, которые испытывали простые граждане. Столь же решающее значение имела и слабость запруд в политике, административных органах и самом обществе, которые внешне хотя и производили по-прежнему впечатление сильных, изнутри же были давно уже подорваны, а те, кто на них рассчитывал, утратили уверенность в своих силах. Факельные шествия и демонстрации в направлении к Имперской канцелярии и ко дворцу рейхспрезидента, предпринятые в Берлине коричневорубашечниками НСДАП и небольшими группами «Стального шлема» (затем имитировавшиеся во многих городах и деревнях), в самосознании национал-социалистов должны были служить выражением «национального подъёма».

Скептическим наблюдателям вроде графа Харри Кесслера они всё ещё представлялись «самым настоящим карнавалом». Другие, например, журналист Йохен Клеппер, при первых увольнениях на Берлинском радио озабоченно всматривались в собственное будущее. Страх перед увольнением и дискриминацией охватил, например, и литературоведа-еврея Виктора Клемперера в Дрездене, детально описавшего в своих дневниках жизнь под властью национал-социалистов. Но и он, как и многие другие, надеялся, что с национал-социалистической «чертовщиной» скоро будет покончено. Национал-социалистическое движение протеста производило впечатление слишком уж непритязательного.

Интеллектуальное убожество партийной программы нацистов и их клики «вождей», её малый политический опыт, бегство в национальные мифы и безвкусный характер партийной символики — всё это можно было высмеять и воспринять как доказательство политической незрелости. Но сегодня мы знаем, что от мифа о «спасителе» и «фюрере» исходило глубокое воздействие на массы и что тупая сила штурмовиков, которых публицист и пацифист, позже нобелевский лауреат Карл фон Осецкий поначалу еще сравнивал с поведением «взбесившихся игроков в скат», была инструментом политики захвата масс.

Реакция рабочего движения 

Левые политические силы, которым Гитлер бросил вызов в предвыборной борьбе, видели, что «барабанщик» зависит от крупных землевладельцев и промышленников и были убеждены, что Гитлер и его клика уже скоро истощат свои силы в этих тисках. 

СДПГ и КПГ оказались равным образом захвачены врасплох 30 января и реагировали рецептами и заявлениями, унаследованными из прошлого. В политическом отношении они уже слишком давно находились в обороне, чтобы быть в состоянии мобилизоваться и оказать серьёзное сопротивление.

КПГ придерживалась своей застывшей догматической «теории социал-фашизма». В соответствии с этой теорией, подлинным противником считалось реформистское руководство СДПГ, так как оно действовало в качестве главной опоры экономических и политических элит в их борьбе против «революционного рабочего движения» и поэтому оказывалось опаснее национал-социализма, как предполагалось, недолговечного. Вся бессмысленность такого пропагандистского тезиса должна была обнаружиться в тот момент, когда в образе имперского правительства во главе с национал-социалистами засветила настоящая фашистская опасность, затрагивавшая и СДПГ. Остались безрезультатными и призывы социал-демократических профсоюзов и «Железного фронта» (союза для защиты республики, заключённого в 1931 г. между социал-демократической оборонительной организацией «Рейхсбаннер Шварц-Рот-Гольд» с профсоюзами и рабочими спортивными союзами)4.

СДПГ и свободные профсоюзы получили в результате «удара по Пруссии» Папена 20 июля 1932 г.5, очевидно, удар в самое больное место. Они по-прежнему придерживались своего жёсткого легалистского курса, чтобы не дать предлога для запрета партии. Впрочем, СДПГ утешала себя тем, что им удалось, в конце концов, пережить и исключительный закон против социалистов, принятый при Бисмарке, и что правительство Гитлера, скорее всего, скоро «отхозяйничает».

То, что сильнейшее когда-то рабочего движение мира оказалось в состоянии самой серьёзной неуверенности из-за массовой безработицы, вызванной мировым экономическим кризисом и его едва ли можно было побудить ко всеобщей забастовке, было так же ясно профсоюзным лидерам 30 января 1933 г., как и до этого, 20 июля 1932 г. (в день «удара по Пруссии»). Как разочарованно констатировал издатель журнала «Вельтбюне» Карл фон Осецкий, у «приверженцев республики отсутствует необходимая воля к жизни».

Решение о проведении новых выборов 

Уже в первые дни были приняты решения, которые едва ли можно было назвать законными. Они восходили к планам правительства Папена на случай введения чрезвычайного положения. Выхолащивание либеральных и демократических конституционных принципов продвинулось уже так далеко вперёд, что лишь немногие мешали в этом и ещё меньше было готовых к решительному сопротивлению и решавшихся на него. Так, заверение Гитлера в адрес Гугенберга о том, что и после новых выборов в составе правительства ничего не изменится, едва ли согласовывалось с духом конституции. Столь же малое отношение к конституции имело предложение Папена на втором заседании правительства 1 февраля о том, что было бы «лучше всего установить уже теперь, что будущие выборы в рейхстаг» должны быть последними" и «навсегда избежать возвращения к парламентской системе». В этом смысле правительство Гитлера поначалу продолжало практику президиальных кабинетов.

1 февраля рейхсканцлер добился от рейхспрезидента роспуска рейхстага. Обоснование чрезвычайного декрета президента, согласно которому «создание работоспособного большинства оказалось невозможным», было неверным, так как переговоры с партией Центра о «национальном правительстве» на широкой основе велись только для вида. Гитлер же делал всё, чтобы привести их к провалу. Новые выборы в рейхстаг были назначены на 5 марта. Тем самым были установлены временные и политические рамки первой фазы взятия власти, вполне соответствовавшие настроению подъема и массовой мобилизации, с одной стороны, атмосфере террора и лишения прав — с другой. Предвыборная борьба была сориентирована на грядущего харизматического управителя государства, на «спасителя» и «освободителя», который мог мобилизовать страхи и страстные стремления избирателей и скрывал собственные намерения за потоком мифов и травматических образов. 

Предвыборная борьба Гитлера шла под лозунгом «Марксизму — бой» прежде всего против двух левых партий. Это не только соответствовало собственному самоосознанию, но и могло обеспечить широкое согласие буржуазной Германии и традиционных силовых аппаратов. Последовавший сразу же после передачи власти Гитлеру призыв коммунистов к всеобщей забастовке, едва нашедший отклик, дал предлог для издания чрезвычайного декрета рейхспрезидента от 4 февраля «О защите немецкого народа». Он предусматривал серьёзные ограничения свободы печати и собраний на случай, если угрожает «непосредственная опасность общественной безопасности» или если «органы, учреждения, ведомства или руководящие чиновники государства подвергаются поношению или осмеянию». Это было сформулировано столь растяжимо, что позволяло по собственному усмотрению заставить замолчать враждебные партии. Пока всё ещё предусматривавшийся путь подачи жалоб в Имперском суде оказался исчерпан, декрет давно уже выполнил свою политическую цель. Это имело силу прежде всего в Пруссии, где Геринг начал безжалостное преследование политических противников в левом спектре. Полный восхищения, Геббельс отмечал: «Геринг наводит в Пруссии порядок с жёсткостью, радующей сердце. Он способен делать совершенно радикальные вещи, да и нервы у него крепкие, чтобы выстоять в тяжёлой борьбе». 

Пропаганда и обещания 

Предвыборная борьба, которую национал-социалисты с помощью радио, кино и самолёта донесли до провинции, была целиком сориентирована на Гитлера. Геббельс превратился в первого репортёра своего «фюрера», начиная центральные митинги Гитлера и затем пытаясь по радио, которым национал-социалисты располагали в качестве правящей партии, передать настроение и послание в каждую комнату. «Что за поворот волею Божьей», — ликовал он, когда Гитлер выступал 10 февраля в Берлинском дворце спорта, трибуны которого были украшены лозунгами «Марксизму — бой». 

Речь Гитлера была полна угроз в адрес политических противников и агитации в адрес избирателей, которых он заклинал патетически и в полном противоречии с решимостью никогда не отдавать однажды обретённую власть: «Немецкий народ! Дай нам четыре года, а потом суди нас и выноси нам свой приговор. Немецкий народ, дай нам четыре года, и клянусь тебе, что, вступив в эту должность, я сделал это не ради вознаграждения, а лишь тебя ради». Чтобы подкрепить это соблазнительное утверждение об идентичности фюрера и народа, он завершает своё выступление мнимо-религиозными обетами «Германского рейха величия, чести, силы и справедливости» и заключительным «аминь». 

Пресса, которая не была национал-социалистской, пыталась разоблачить бессодержательность и лживость таких выступлений Гитлера, если им не мешали в этом с помощью псевдозаконного насилия. «Снова те же обвинения и обещания, — так озаглавила своё сообщение „Байерише Фольксцайтунг“. — Но критически настроенный зритель уходит из зала разочарованным речью „народного канцлера“ ». Что же было толку в программе в такой эмоциональной обстановке? Реклама и устрашение уже в феврале 1933 г. становились основами национал-социалистической политики завоевания власти, однако в то время ещё существовали некоторые государственно-правовые дамбы. 

Террористического давления на левые политические партии и Центр должно было хватать до дня выборов. Окончательный расчёт с политическими противниками и демократией следовало, согласно планам Гитлера, перенести на более позднее время. «Мы должны получить все средства принуждения, — заявил Гитлер в своей речи перед предпринимателями 20 февраля — если мы хотим повергнуть другую сторону полностью». 

Поджог рейхстага 

Чтобы сделать такие действия возможными ещё до дня выборов и получить мнимые доказательства попытки коммунистического переворота, на помощь пришёл непредвиденный случай, который национал-социалисты смогли использовать, чтобы оправдать ужесточение репрессивной политики. 

В ночь с 27 на 28 февраля 1933 г. в Берлине загорелся германский рейхстаг. Около 21 часа пожар был замечен, а около 21.27 в Бисмарковском зале горящего здания был арестован голландский анархист Маринус ванн дер Люббе. 

Национал-социалистическое руководство было, очевидно, ошеломлено поджогом рейхстага и поначалу реагировало истерически. После первой же информации о преступнике и о свидетеле, который, по его словам, незадолго до пожара ещё видел в рейхстаге коммунистических депутатов, у Геринга не было сомнений: «Это начало попытки коммунистического восстания, они сейчас начнут действовать. Нельзя терять ни минуты». 

Гитлер превзошёл его, угрожая радикальными мерами преследования:

«Пощады не будет; кто встанет у нас на пути, будет уничтожен. Немецкий народ не поймёт мягкости. Каждый коммунистический функционер будет расстрелян там, где его застигнут. Коммунистических депутатов следует повесить этой же ночью. Следует арестовывать всех, кто хоть как-то связан с коммунистами. Теперь и социал-демократам с Рейхсбаннером больше не будет никакой пощады». 

Чрезвычайное положение 

Этот всплеск дичайших умонастроений в стиле гражданской войны перехлестнули приказания полицейским властям: должны быть арестованы все коммунистические депутаты и функционеры, подвергается преследованиям также СДПГ и её пресса. Для легализации этих акций статс-секретарь в прусском министерстве внутренних дел Людвиг Грауэрт предложил той же ночью издать «Чрезвычайный декрет против поджога и террористических актов». Следующим утром с опорой на соответствующие планы правительства Папена применительно к военному чрезвычайному положению был представлен проект чрезвычайного декрета «О защите народа и государства» (декрет о поджоге рейхстага), содержание которого далеко выходило за рамки предложений, сформулированных ночью, а в течении дня оказалось ещё ужесточенным. Теперь текст содержал целый каталог отчасти уже имевшихся составов преступления, за которые задним числом предусматривалась смертная казнь (в особенности за государственную измену и поджог). К этому добавлялось санкционирование гражданского чрезвычайного положения. 

Не рейхсвер или рейхспрехзидент, а имперское правительство и министр внутренних дел могли принимать решение об осуществлении чрезвычайного положения, лишавшего силы все основные конституционные права. Истерия, развернувшаяся в ночь поджога, позволяла впредь, а в действительности это означало до 1945 г., отменить все основные права, предусмотренные Веймарской конституцией. Она ускорила в то же время наступление паралича, охватившего консервативных союзников по их собственной воле, когда они вверили принятие решения о чрезвычайном положении Гитлеру и национал-социалистскому рейхсминистру внутреннних дел Вильгельму Фрику. 

Выборы 5 марта 1933 г. 

Тем более удивительным оказалось, что в этом климате правовой необеспеченности и насилия на выборах в рейхстаг, состоявшихся 5 марта 1933 г., НСДАП, получившая 43,9 процента и немецкие националисты, собравшие 8 %, едва завоевали большинство поданных голосов; что, наоборот, католическая партия Центра и СДПГ сохранили свои доли голосов и тем самым в последний раз смогли опереться на большую сплочённость своих избирателей. Несмотря на серьёзные ограничения и преследования, и КПГ, получив 12,3 %, достигла результата, достойного внимания. Партии буржуазного центра, напротив, были окончательно перемолоты. Прирост голосов, поданных за НСДАП и составивший 10,8% по сравнению с выборами в ноябре 1932 г. и 6,5 % в сравнении с июльскими выборами того же года, разочаровал ожидания партийного руководства. Наблюдатели были едины в том, что этот прирост достигнут прежде всего за счёт Гитлера и мифа о Гитлере, стоявшего в центре внимания во время предвыборной борьбы. Свои приросты НСДАП получила прежде всего из резервуара неголосовавших или впервые пришедших к избирательным урнам, отчасти из потенциала протестных избирателей, которые до тех пор избирали КПГ, а теперь в водовороте, захватившем массы, искали своё спасение в другой крайности. Высокая степень политической мобилизации отражалась в участии в выборах, возросшем до рекордной отметки в 88,8 процента. 

В тему: «Левый» реванш. Почему Украина докатилась до жизни такой 

Унификация земель 

С днём выборов начался процесс унификации в землях и коммунах, а также в обществах и союзах. Тем самым на города и деревни Германии обрушился обвал, разрушивший унаследованный политический порядок и в значительной степени — социальные сетевые структуры. Имел место процесс отчасти насильственной, а частично и добровольной унификации, в ходе которого воля национал-социалистического руководства к власти и дискриминации связывалась с ощущениями затаённой социальной зависти обойдённых и в которой пафос продвижения и обновления связывался со стремлением к приспособлению и оппортунизмом. 

Унификация земель осуществилась с 5 по 9 марта 1933 г. в соответствии с уже испытанной тактикой национал-социалистского завоевания власти с помощью переплетения двух стратегий — снизу — посредством революционных действий на улице, и сверху — с помощью мнимолегальных адмиинстративных мер имперского правительства. Акции были обоснованы победой НСДАП на выборах, в соответствии с которой надлежало поступить теперь в землях и коммунах. Это не соответствовало ни результатам выборов, ни конституционным принципам федерализма, но данное обстоятельство больше не имело значения. 

Национал-социалисты повсюду требовали назначения рейскомиссаров, участия в земельном правительстве или предоставления себе постов бургомистров и полицайпрезидентов. Чтобы подкрепить эти требования, дело было дополнительно доведено до организованных манифестаций так называемого «народного гнева». Национал-социалистские демонстранты, большей частью штурмовики или партийные активисты, выстраивались перед ратушами и правительственными зданиями, требовали поднять знамя со свастикой и угрожали блокадой или штурмом зданий. В свою очередь, рейхсмиинстр внутренних дел использовал это как предлог, чтобы вмешаться, ссылаясь на статью 2 «распоряжения о поджоге рейхстага». Он смещал земельное правительство и назначал комиссара, как правило, гауляйтера НСДАП, в компетенции которого находилась соответствующая земля, или другого руководящего национал-социалиста, а также в качестве уполномоченных — полицайпрезидентов. Это происходило, как правило, бесперебойно, что было связано с общей политической разочарованностью республиканских сил. Подлинная слабость большинства земельных правительств заключалась в том, что они, как в Баварии, Вюртемберге, Гессене, Саксонии и Гамбурге больше не имели парламентского большинства и оставались на своих постах только в качестве исполнявших обязанности. 

(Окончание следует). 

Источник: «Уроки истории»; по материалам сайта «Немецкие истории». Перевод с немецкого и редакция — Валерий Бруно-Цеховой

 В тему:

• Украина под оккупацией, 1942-1943 годы — дневник немецкого архитектора
• Украина на фотографиях железнодорожников Рейха
• Корюковка: забытая трагедия. Как нацисты уничтожили 7-тысячное местечко
• Прощание с тоталитаризмом
• Преступление без наказания. Часть 4: почему Германия наказала своих злодеев, а мы — нет?!